Поэтому легко понять, что давно подметил импонирующую мне черту характера своего героя. С первых дней нашего с ним близкого знакомства, если, конечно, отбросить в сторону период «шапочного», когда еще не осмеливался запросто ходить в гости к нему домой, обратил внимание на факт: у Михалыча всегда и везде были свои питомцы в виде домашних и «не очень прирученных» животных.

Что за странное замечание?

Про его удивительного любимца, экзотического не только для степного Туркменистана, но и во многих иных странах, многометрового питона далее будет отдельный очерк. А сейчас хотел бы привлечь внимание читателей к свинье…

Да нет, не спешите поднимать брови вверх в недоумении «Нашел, чем удивить!? Их на любой ферме десятки». Речь-то не об обычной хавронье, а о дикарке Хрюне.

Впервые о ней я услышал лет двадцать пять назад, когда мы с Курбаном и Михалычем мастерили плот из «баклажек» на насосной станции восточнее бывшего совхоза «9 Ашхабадских комиссаров» (новое название населенного пункта вряд ли известно кому-то из бывших и нынешних ашгабатцев). Долгие летние дни и вечера у нас тогда проходили в бесконечных дружеских беседах и поучительных байках «непосредственно из жизни».

В какой-то из дней Саша заговорил о своей любимице Хрюне и ее встрече с громадным алабаем (среднеазиатской овчаркой) на площадке между домиками той самой «насоски».

Так получилось, что в ходе одной из своих охот на кабанов, на которых он охотился (сорри за тавтологию) с большим азартом, с искренней страстью и очень даже умело, Михалыч подобрал в камышах живого дикого поросенка с четкими полосами на спинке. То есть, совсем маленького. Привез его к себе на работу, где у него было что-то вроде фермерского хозяйства – небольшие пруды с рыбой и, чуть поодаль, просторная бахча и небольшой огород с «укропом и петрушкой». Выкормил питомца, который через несколько месяцев или через год превратился в крупную, ладную свинушку, бегавшую за своим хозяином как ручная собачонка. Насколько помню его рассказы, для нее был подготовлен какой-то специальный закут-загон, однако она всегда бродила вокруг насосной станции свободно, даже не помышляя уходить сколько-нибудь далеко.

Затем в какой-то из дней мимо по дороге проходил чабан, кош1 которого был расположен недалеко от данной станции и далековато от села. При этом его сопровождал алабай, которого, как выразился Саша, хозяин вроде даже тренировал для будущих собачьих боев. Увидев в стороне Хрюню, этот мужик решил «дружески» предупредить: «хей, убэри свинья. Собака злой, загрызет».

Михалыч ответил: «пусть попробует». И крикнул: «Хрюня!». Представьте себе вытянутый треугольник, в условных вершинах которого стояли участники данной курьезной сценки.

Хрюня что-то искала, роясь в корнях густых зарослях, и чавкала там чем-то найденным в ходе раскопок, но, едва услышав голос хозяина, подняла голову и устремилась напрямую к нему, не обращая ни малейшего внимания на «грозного» пса. Она бежала, оставив слегка в стороне чабана с его собакой, то есть, вообще мимо, не к ним.

Пес с визгом, поджав хвост, ломанулся вбок, при этом повернув голову назад и не отводя взгляда от «атакующего» дикого зверя. Естественно, он не заметил растущие камыши на своем пути и воткнулся в плотные заросли на полном ходу.

Вот теперь нужно передать слово Михалычу, но прежде остро необходимо оттенить его умение рассказывать, точнее, «показывать», в деталях и красках, происходящее и произошедшее. Что превращает его в уникального и непревзойденного балагура и рассказчика. Он ведь именно показывает все действо – жестами, интонацией, отклонениями в сюжете, поэтому слушатель мгновенно превращается в свидетеля и прямого очевидца событий, даже если он «и рядом не стоял». Соответственно, это еще одна весомая причина, почему его байки не всегда получается, если вообще удастся в будущем кому-либо из возможных слушателей-писателей, переложить в оформленные строки очерков и коротких рассказов.