– Тогда скажите, Константинов, поскольку у меня в руках за- ключение дежурного врача из поселкового медпункта и в нём

говорится, – инспектор постучал указательным пальцем по испи- санному листку бумаги, лежащей на столе, сделав паузу, про- должил, – четырнадцать пунктов значатся в медицинском за- ключении о нанесения вам травм. Некоторые из них могли быть несовместимы с жизнью, здесь чёрным по белому так и написа- но. Откуда они могли взяться?! Не хотите же вы сказать, что пока спали – с кровати упали?

– Нет, с кровати я не падал. Я живу на втором этаже, пошёл вниз по нужде – в туалет, до конца не проснулся. На площадке лестницы споткнулся и головой вниз полетел; долго лежал, по-

том, кажись, пошёл куда-то, попал в какую-то не в свою комнату, искал дверь, чтобы назад уйти, а очутился почему-то на окне, там поскользнулся, отчего нечайно стекло выбил, а тут заскочи- ли в комнату комендант и вахтёр. Ну, вот и всё кажется.

В эту минуту в разговор втесались женщины свидетельницы, одна даже привстала со стула и обе, разом заорали на весь ка- бинет:

– Слушайте вы его, он вам не такое расскажет! Какая лестница! Причём тут туалет, если он собирался из окна сигануть!

– Правильно, – сказал Костя, прямо глядя на женщин, – вначале упал, потом лежал, после очнулся, и мне почему-то показалось, что меня девушка бросила, та, что ещё в школе учится в восьмом классе. Вот с горя и хотел посчитаться с жизнью.

– Так, – сказал в раздражении директор, в нетерпении перела- живая на столе бумаги с места на место, – ты из себя-то дурачка не строй, а то загремишь в колонию для несовершеннолетних вместе с теми, с которыми устроили мордобой! То, что ты тут

нагородил, то лучше расскажешь кому-нибудь другому, но не нам. Доиграетесь в поддавки, что кого-то хоронить придётся!

Говори! Пока тебе в другом месте голову не поправили! И не вздумай выкручиваться, тут собрались не твои сверстники! Если и дальше всё на тормозах спустить, не то что в общежитии, а и училище хоть закрывай! Эти все манеры из колонии тут у меня не приживутся. Я не затем воевал, чтобы в училище, да под мо- им началом, анархии зелёную дорогу давать! Говори, сказал,

зачем голову-то отвернул?!

– В таком разе я вообще отказываюсь что-либо говорить, – по- вернув лицо к директору, сказал Костя, – потому, что я уже всё сказал, выдумывать, как-то не красиво, получится.

– Ты на лицо своё в зеркало глядел? Красиво ему надо! Куда, уж краше!.. И художнику не под силу, так разрисовать!.. – сказал директор, боком отвернулся и уставил взгляд в окно, по его по- ведению можно было определить, что дальнейшую беседу он вести уже не намерен.

– Ну, я же вам говорила, – сказала язвительным тоном толстая

сорокалетняя женщина – с комсомольским значком на груди – курирующая ВЛКСМ, профсоюз, кассу взаимопомощи и ещё массу всяких идеологических структур в училище, – у них круго- вая порука, они сплошь и рядом покрывают друг друга. И эта тенденция будет продолжаться до бесконечности, пока мы не переломим всему этому хребет. Надо срочно – в порядке необ- ходимости, хотя бы для всего училища – нескольких застрель- щиков преступного поведения отправить в колонию. Мы пре- красно знаем, кто это сделал; их давно пора передать на даль- нейшее перевоспитание в другие руки – куда следует; и в учи- лище бы спокойней намного стало. Но, Константинов!.. к тебе

обращаюсь – ты же, комсомолец, совесть у тебя есть или ты уже забыл, что это такое?! Ты должен об этом сам заявить, чтобы мы могли факт уголовщины зафиксировать, а ты их покрываешь.

Костя молчал, всё время, разглядывая ту самую картину на