Представили? Вот! Такое дивное чудо взирало на меня снизу вверх из дальнего уголка лобби.

И как не заметила раньше?

Чудное диво вальяжно растеклось по дивану, скрестив в лодыжках длинные ноги, и явно наслаждалось моим замешательством. В правой руке, запястье которой украшало пять – шесть разноцветных фенечек, покручивало картонный стаканчик и с удовольствием прихлебывало горячее содержимое. Кофе? Нет, судя по запаху, содержимое было горячим во всех отношениях: на столике стояла откупоренная бутылка виски.

– Без шансов, детка, – как ни в чем не бывало продолжил мужчина, подмигнув васильково-голубым глазом. – Крепыш категорично и безнадежно женат. Его малюсенький перчик давно зачехлен и прикрыт поясом верности для всех, кроме Ириски. Кстати, – отставил напиток, поднялся, вразвалочку подобрался к ресепшен и буквально навис надо мной, – я Вик. И я абсолютно свободен.

– Вы не в моем вкусе.

Он? Однозначно нет.

Этот наглец никак не может быть моим загадочным ласковым принцем.

– И как звать тебя, милая дева? – ему как с гуся вода, пёр как танк.

– Нора, – я ткнула пальцем в бейджик.

– Ого! – блондин присвистнул с неподдельным восхищением.

– Что? Имя как имя.

– Я про твои зачетные сиськи.

Скорее всего, очаровашка был гостем отеля, и мне следовало разговаривать с ним вежливо, с дежурной улыбкой, невзирая на хамство. Следовало, но я ничего не могла с собой поделать.

Он. Меня. Дико. Взбесил.

– Это сексуальное домогательство. Вы же понимаете?

– Так ты Элеонора?

Вик и выгоревшей бровью не повел, пропустил комментарий мимо ушей.

Эх, мне бы такое непоколебимое спокойствие.

Я тихо угукнула, отвернулась к принтеру и стала сосредоточенно изучать бланки анкет. Пустые.

– Как тебя называют близкие? – навалился всем корпусом на столешницу и подергал меня за воротник.

– Эля.

Ох, такому проще ответить, потому что молчаливый бойкот мог выйти боком.

– Ладненько. Буду называть тебя Элей, пока не придумаю прозвище.

– А вот этого делать не стоит. Вряд ли мы когда-нибудь…

– Кроха, вообще-то я тут живу и, надо заметить, часто и подолгу. Отвертеться сможешь, если уволишься, – пощупал нескромным взором с головы до пят и довольно улыбнулся, продемонстрировав милые ямочки на щеках, – да и то не факт.

– Я не кроха.

– У тебя есть пижамка со зверюшками?

Я смущенно потупилась: светло-серый комплект с мишутками был застиранным и поблёкшим, но любимым.

– Ага! У тебя на мордашке написано, что есть, – золотой мальчик не унимался. – Только кнопки и крохи носят такие пижамки. Почетное звание кнопки занято, остается кроха.

– Я не кроха.

– Смотри, тебя же из-за стола не видно.

– Я не кроха, – отчего-то понравилось спорить и не хотелось, чтобы Вик умолкал.

– Очень даже кроха. Вот выйди-ка… – поманил к себе.

– Я не кроха! – по какой-то причине я послушно обогнула стойку и встала рядом.

– Очень даже кроха, – настойчиво повторил он. – Сколько тебе?

– Двадцать.

– Вот! – легонько ткнул в лоб указательным пальцем. – Об этом я и говорю. Мне-то тридцать один.

Мужчина по-свойски привлек к себе, впечатал в каменную грудь и ребром ладони прочертил линию от моей макушки до впадинки между ключицами. В висок уперлось что-то отвратительно твердое. Я дотронулась до странного предмета, нащупала штангу в соске и от удивления округлила глаза. Мне казалось, что после тридцати наступает чуть ли не пенсионный возраст, а тут такое. Разглядев маленькую родинку над пухлой верхней губой, немножечко поплыла, утрачивая самообладание (не так, как с принцем, но все же).

– Видишь, даже скрючиваться придется, чтобы чмокать тебя в темечко. Ты крошечная, как цветочная фея.