Из городков и станиц, из оврагов и из степи, вздымая по дорогам пыль, к Булавину потянулся попрятавшийся от Долгорукова народ. Униженной голытьбе нравилась в Кондрате простота, смелость и лихость в бою. И то, что он обещал народу волю. Атаман умел отделять правду от лжи и добро от зла.

– Кто такие, куда бредете? – останавливал пеший люд казачий разъезд.

– К Кондратию Булавину идем. Хотим сражаться за его правду.

К атаману шли в основном бедные казаки и босая голытьба и почти все без оружия и коней. Народ собирался разных возрастов и кто во что одет. Всего на призыв атамана откликнулось около 2 тысяч казаков и голытьбы.

– Разве можно уверенно на них положиться? Эта бесшабашная толпа способна только пограбить и погулять. Разве могут быть им дороги неприкосновенность старого поля и казачья вольность? – впервые задумался Булавин.

Оценивая свое будущее, Кондрат понимал насколько трудно будет ему затеряться среди других людей. Хотя атаман был далек от мысли сохранить свою жизнь любым образом.

В Новом Айдаре задымились бани. В холодном воздухе явственно запахло дымным углем. Днем на майдане казаки и голытьба отводили душу в разговорах. Уже вечер наступал, а они все вспоминали прошлое. Все были так возбуждены, что никто подолгу не ложился спать.

И когда на городок надвигалась тишина, а на темном небе появлялись первые звезды, Кондратий лежа на жесткой кровати с раскрытыми глазами, вспоминал свою семью. Он мысленно представлял себе, как увидится с ними в первую встречу и, ворочаясь с боку на бок, засыпал тревожным сном.

Из его сердца Ульяна с Никиткой не сходили даже ночью.

Когда в Черкасск прискакали казаки с отрубленной головой Долгорукова, то в городке от небывалого известия возникло паническое оживление. От страшного подарка из Шульгинского городка, старшины окаменели и впали в тревожное замешательство. Озадаченные таким поворотом дела, они почувствовали себя неуютно. Для старшин и атамана словно походный колокол прозвучал.

– Доигрались! – нервно произнес Максимов.

Лукьян попытался найти выход из создавшегося положения и не находил его. Взволнованно пройдясь несколько раз по комнате, он поднял на старшин растерянный взгляд. Старшины увидели в его глазах искренний страх и отчаяние. Бледность на его лице с морщинами, проступала даже сквозь темный загар.

– Что будем делать? – срывающимся голосом спросил Максимов, напрочь забыв, что до этого поддержал намерение Булавина.

– Теперь нам царского гнева точно не избежать, – тряхнув головой, с дрожью в голосе посетовал Ефрем Петров. – Как только земля этого злодея носит. Его надобно схватить и выдать царю.

Лукьян взглянул на него гневными и тревожными глазами.

– Тут и думать нечего. Не надо быть пророком, что добром это дело не кончится, – ответил наказной атаман и, поправив сбитую на затылок шапку, простуженным голосом предложил:

– Надо убрать Кондрата, чтобы концы в воду спрятать. Будем действовать сообща с царским войском, потому что Булавин затеял пагубное дело. Мы должны продемонстрировать великому государю свою верность. И с этой целью к Толстому отправится гонец.

– Это разумный поступок, – путаясь и запинаясь от волнения, отозвался Ефрем Петров. – Я думаю, что к этому делу губернатор Толстой отнесется хорошо.

Лукьян обвел мрачным взглядом старшин и атаманов с ближайших городков и остановил глаза на красном лице Зерщикова. Илья, не выдержав его холодного взгляда, отвел глаза в сторону.

– С другой стороны государь должен увидеть, что мы являемся реальной силой на Дону и что нам по плечу любая опасность, грозящая царскому правительству, – стараясь придать голосу спокойное и беспечное звучание, договорил Максимов.