Вновь я брожу по лесу и ору на дверь, обещая, что Кронглеву конец, и он заплатит мне за все. Но кажется, я буквально тут же распахиваю глаза, уставившись на свет от лампы в углу. Я не включала ее, довольствуясь светом дня.

В душевой слышится шум воды. На гвозде висит кожаная куртка.

Я же смотрю на дверь с торчащим из нее ключом.

— Не советую тебе делать этого, — раздается позади меня, когда я приближаюсь к двери, берусь за ручку и дергаю за нее. — Они еще не спят и вдобавок ко всему недостаточно трезвы.

Я поворачиваюсь на месте, глядя на источник всех моих проблем. Он прав, на данный момент мне стоит бояться его во вторую очередь. Большее, что он сможет сделать, так это ударить меня. Но это только пока.

— Я проверяла, закрыта ли она, а не пыталась сбежать, — говорю я, делая шаг обратно. — Только не в таком виде.

— Ну конечно! Пленница не хочет сбежать!

Вместо ответа я протягиваю руки, почти касаясь его обнаженного торса.

— Хочу умыться, — поясняю я, не выдержав повисшего молчания, — а еще пописать.

— Будь умницей. Говори вполголоса. Мы тут шпилимся, по идее. Есть хочешь, Богинюшка?

Он говорит, а сам тянет меня к кровати, усаживается и принимается возиться с полоской на запястье.

Тихое "вжик", и я свободна.

Он поднимает лицо и дергает им в сторону.

— За Бали, за шалавеллу и за "шпилимся"! — шиплю, а потом бегу в ванную комнату.

Громко сказано, что я бегу. Шагов до нее раз-два и обчелся. Но все-таки я устремляюсь в нее в шоке и в ужасе от собственного поступка. Надо же было додуматься врезать ему. Зуб не выбила, конечно. Всего-то пощечина. Он ведь может догнать и это никак не отменит то самое "шпилимся". Борьба и крики будут очень даже логичны при этом процессе.

— Поешь, — бросает Кронглев, как только я выхожу из душевой. — Тарелка на печке.

Он вновь уходит в душ, а я подбираю тарелку с гигантским двойным бутербродом из двух кусков хлеба, куска мяса и кругляшков помидоров между ними. Рядом лежит шоколадка Аленка. А вот пить нечего. Придется довольствоваться тем, что бьет из местного водопровода.

Подобрав все это, я сажусь на кровать, ем, чуть-чуть успокаиваюсь, а потом смотрю на обернутые полотенцем бедра И.С.

Пожалуй, я понимаю, на что купилось мое балийское альтер-эго – в лице Кронглева передо мной предстала ходячая мечта скульптура или художника. Столько правильно вырисовывающихся мышц, что "надо жмякать, но мы будем рисовать, девочки". Так говорила преподша в художке, затащив однажды в студию какого-то пятикурсника, будущего архитектора-эксгибициониста.

— Отошла?

Молчу. Что тут сказать? На уме только маты, как у моей бригады строителей на объекте, что нужно "немножко" переделать.

— Даже спросить ничего не хочешь?

— Нет.

Хочу домой и забыть обо всем. Но я уже говорила это. Спрашивать о будущем не стану. Пока куковала одна и жевала свининку, сообразила кое-что.

Он хочет решить с моей недобровольной помощью свои проблемы, а потом разобраться со мной. Вопрос в том, как именно.

— Ты собираешься спать? — интересуюсь, отправляя в рот последнюю помидорку.

— Было бы неплохо.

Он наблюдает за мной.

— В таком виде?

— Нет, ждал, когда ты доешь, Богинюшка, — ухмыляется Кронглев, стягивая с себя последнюю тряпку и вешая ее на гвоздь на лаге. — Не люблю елозить по крошкам!

Он совершенно зря это сделал. От неожиданности я не просто подавилась, громко закашлявшись. Одновременно представила, что и это тоже в тему, и прикрыла его стояк тарелкой.

— Они, по-моему, созданы друг для друга, — замечаю я, а потом смотрю наверх. — Шпикачка и тарелка.

Судя по его офигевшему взгляду, я сломала его заводские настройки.