Интересно, это когда-нибудь пройдет? Или я всегда буду ходить по Москве с расширенными от восхищения глазами?

Посмеиваюсь сама над собой и, опустив голову, прокатываюсь взглядом по роскошному платью, в котором мне выпала честь блеснуть. По правде говоря, этот наряд – часть рекламной интеграции с одним российским брендом одежды. С них – платье, с меня – пост в социальной сети с отметкой их аккаунта.

Раньше я бы ни за что не поверила, что такое возможно, но теперь, когда я хозяйка крупного блога с активной женской аудиторией, представители популярных брендов сами приходят ко мне и предлагают посотрудничать. Скажите, звучит как сказка? Я о подобном, если честно, и мечтать не могла. Особенно в контексте того, в какой нищете и ограниченности прошло мое детство.

Я родом из небольшого села под Самарой. Простого русского села, коих в нашей стране тысячи. Отец много пил, да и вообще рано ушел из семьи. Правда недалеко – в соседний дом. К нашей соседке тете Маше, которая за год до этого похоронила своего третьего по счету сожителя.

Мама за отношения с мужем-алкоголиком не держалась и с легкой душой отпустила его навстречу новой любви. Однако в финансовом плане ей было туго: приходилось работать на двух работах, чтобы прокормить, одеть и выучить меня и сестру.

От отца толку не было. Деньгами он не помогал и медленно спивался прямо у нас на глазах. Я до сих пор помню жгучее чувство стыда, пронзающее меня каждый раз, когда папа в состоянии дичайшего алкогольного опьянения валялся где-нибудь на улице. Ведь таким его видела не только я, но и мои одноклассники.

Первое время я пыталась его поднять, дотащить до дома, как-то вразумить… А потом, когда эта ситуация стала повторяться из раза в раз, поняла, что бесполезно. Невозможно спасти человека против его воли. И тогда я избрала другую тактику: когда видела отца, облюбовавшего очередную лужу, просто делала покерфейс и проходила мимо. Так, будто я его не знаю.

Мне было четырнадцать лет. Я прекрасно осознавала ненормальность происходящего. И это осознание стало первым свинцовым осколком, ранившим мое впечатлительное детское сердце.

Шумно выдохнув, выпускаю в воздух облачко пара и чувствую, что озябла. Пальто, накинутое на плечи, спасало от мартовского холода, лишь первые несколько минут.

Пора возвращаться обратно в зал, натягивать вежливую улыбку и быть милой.

Толкаю массивную стеклянную дверь и выхожу в коридор. Длинный подол платья так и норовит зацепиться за какой-нибудь угол, но я предусмотрительно придерживаю его руками. Не хотелось бы испортить такой шикарный наряд в первый же вечер.

Осторожно спускаюсь вниз по лестнице, когда периферическое зрение улавливает какое-то движение слева. Слегка поворачиваю голову и вижу Рокоссовского. Очевидно, он уже потанцевал со своей Есенией и в одиночестве поднимается наверх.

Мы оба находимся в движении, поэтому неловкой переброски формальными фразами можно избежать. Слегка вздергиваю уголки губ, намереваясь как ни в чем не бывало пройти мимо, когда внезапно все идет наперекосяк.

Носок моей туфли цепляется за треклятый подол платья, и я не успеваю вовремя выставить вперед ногу для шага. В результате вес тела стремительно уносится вперед, но опоры не находит.

Я лечу вниз и, чтобы хоть как-то смягчить падение, хватаюсь за первое, что попадается под руку, – за штаны Рокоссовского. Моя ладонь соскальзывает по ткани его пиджака, а затем цепляется за ремень брюк и за то, что находится чуть ниже него…

Чудом затормозив, я буквально висну на мужской ширинке.

А еще через мгновенье с ужасом осознаю, что натворила, и в панике одергиваю руку, как от кипятка.