– Пока, Лил, хорошего тебе вечера!

Все, с меня хватит любезностей.

– Эмметт, я ненавижу тебя! – кричу и хватаю первую попавшуюся вещь – мельницу с ванильной карамелью – и швыряю ее ему в спину.

– А я безумно хочу тебя! – кричит он в ответ.

Эмметт поворачивается и, вовремя спохватившись, отпрыгивает в сторону.

Словно в замедленной съемке, мы оба наблюдаем, как мельница пролетает рядом с его головой и, ударившись об окно, – благо, оно не разбилось, – отскакивает и с грохотом падает на пол. Ванильная карамель, напоминающая бисер, из которого маленькая версия меня обожала делать браслетики, рассыпается по всему полу.

Мы одновременно поднимаем взгляд с пола и смотрим друг на друга. Его глаза медленно расширяются, словно у меня выросли рога, а лицо пылает от ярости. Именно так я себя и чувствую – дьявольски разъяренной.

– Охренеть, – тянет он. – Еще бы немного, и эта штуковина прилетела бы мне прямо в голову, прикинь?

Он переводит взгляд на разбитую мельницу и начинает смеяться.

– Вот за это я тебя и люблю, Лил, – говорит он, поднимая большой палец вверх.

Придя в себя, я упираюсь руками в столешницу.

– Убирайся отсюда, ублюдок. И если ты появишься здесь завтра, я обещаю не промахнуться. В следующий раз ты покинешь кофейню не на своих двоих, а с помощью работников скорой помощи! – взрываюсь я, покрываясь красными пятнами от злости. Как же меня это чертовски достало.

Он поспешно посылает мне воздушный поцелуй и, продолжая смеяться, исчезает за дверью, оставляя меня одну с звенящим колокольчиком. Я резко снимаю фартук и бросаю его на стул.

Как же я его ненавижу!

Какого черта этот рыжий клоун не отстает от меня? Вот уже год он пытается затащить меня в постель, и, честно говоря, я устала от его навязчивости. Почему именно он? Эмметт – неудачник, который думает только о сексе, травке и дешевом пиве. Для него слово «работа» так же чуждо, как и он для меня. Он настолько обнаглел, что осмелился поцеловать меня! Я все еще чувствую его губы на своей коже, и меня передергивает.

Подхожу к раковине и начинаю натирать щеку мылом, смывая с кожи это отвратительное маслянистое ощущение. Промокнув лицо полотенцем, возвращаюсь к своему рабочему месту и устало валюсь на барный стул, все еще злясь на Эмметта.

Каким образом он умудрился влюбиться в меня? Неужели он действительно считает, что достоин быть моим парнем? Я много раз говорила ему, что он меня не привлекает как мужчина, хоть это и не столь важно. Важно то, что у меня все в порядке с самооценкой, и я не собираюсь унижаться, встречаясь с парнем, который в свои двадцать три года никогда не работал. Зато он неплохо питается за счет родителей. То, что он каждую ночь бродит по заброшенным местам, курит травку и пьет пиво с такими же бездельниками, отталкивает меня. Я не хочу такого человека рядом. Господи, да прямо сейчас я вообще никого не хочу!

Когда эмоции немного улеглись, я поднялась со стула, размяла затекшую шею и приготовилась убирать беспорядок, который сама же и устроила. Глядя на этот хаос на полу, я снова думаю об Эмметте. Он во всем виноват. Не нужно было меня злить. Боже, этот парень никак не учится на своих ошибках. Только на прошлой неделе я выплеснула в него горячий кофе за непристойное замечание в мой адрес, а сегодня готова убить его только за присутствие рядом. Я даже не хочу думать о завтрашнем дне, потому что не уверена, что смогу сохранить самообладание. Лучше вообще не думать об Эмметте и о его мучительной смерти от моих рук.

Я достаю веник из кладовки, где мы храним различные старые вещи и хозяйственные принадлежности, и принимаюсь сметать маленькие шарики ванильной карамели и осколки мельницы. Прокручивая в голове сюрреалистический момент, когда мы с Эмметтом, шокированные, смотрели друг на друга, я не могу сдержать смех. Ничего не могу с собой поделать: каждый раз, когда он меня доводит, я сначала злюсь, а потом смеюсь.