Не оставь меня, Боже мой! Евгений Глушаков
* * *
© Глушаков Е. Б., 2025
© Издательство «ФЛИНТА», 2025
* * *
Святое да святится!
История человека, и человечества, и всей Вселенной началась от Сотворения, продолжилась Всемирным потопом, затем жертвенным распятием Иисуса Христа и заканчивается чередою последних дней, когда святое святится, а скверное сквернится до полной поляризации духовных сущностей и человеческих душ.
От цирков, на арену которых в пищу голодным львам толпами выводились первые христиане, остались только руины. Однако нынешние противники веры разве не бывают страшнее любого зверя? А сопротивление современного человека разрастающейся индустрии пороков и соблазнов разве не стоит постнической аскезы его не слишком отдалённых предков?
Отличительной особенностью этой книги является как бы наложение библейских событий на теперешнюю жизнь, что объяснимо неизменным характером действия добра и зла, Бога и дьявола. Малейшими поворотами калейдоскопа этих сил и создаётся всё многообразие земной цивилизации.
Грани света
Всё начиналось издали. С намёка.
Сперва – лишь слух о Боге – небыль, миф.
Всё было Бог – и чем трава намокла,
И чем терзал сухую падаль гриф.
Бог чудился и в идолах, и в страхах,
Казался и ужасен, и жесток,
В прах уходил и возникал из праха,
И средоточьем зла казался Бог.
В умах незрелых без конца дробился
На множество стихий, обрядов, тел:
Бог ручейка, бог солнечного диска,
Бог – землепашец, кормчий, винодел.
И лишь в накате миропониманья,
В одно собравшем тысячи причин,
Бог посетил разумное сознанье
Как Царь всего, над всеми Господин.
И властвовал не грубо, не предметно,
Но потаённым Духа естеством.
История и жизнь – все грани света —
На Нём сошлись и растворились в Нём.
И Он уже не прочил наказанье,
Грозя уничтожением всего,
Но о спасенье даровал познанье,
На крест подвигнув Сына Своего.
И людям, как всегда: тугим – на ухо,
На сердце – гордым, на глаза – слепым,
Послал в поводыри Святого Духа,
Чтоб узкий путь Любви открылся им.
Библейская грань
Бог
Есть Бог единосущный.
От века испокон
Над морем и над сушей
Он правит Свой закон.
И не парит над сферой
Небесных этажей,
Но пребывает Мерой
И Смыслом всех вещей.
Он не подвластен слухам,
Неуловим на слух,
Но пребывает Духом
Всего, что плоть и дух.
Он и пружина смерча,
И нега тишины,
И все противоречья
Лишь в Нём разрешены.
Лишь Он, в Себя вместивший
Звезду и вешний луг,
Моралей всех превыше,
Деяний и заслуг.
Он утверждает право
И Свет ведёт на Тьму,
И вся земная слава —
В причастности к Нему.
Человек
Я вылеплен из рыжей глины дня,
Горячим ливнем оплодотворённой.
Премудростью Своей персты Господни
Создали и устроили меня.
Я затвердел. И только сердцевина,
Где скрыты нежность и лукавый стыд,
Чуть сыровата… И течёт, гудит
По трещинам пылающая глина.
И для меня в дожде таится грусть:
Я размягчаюсь, я послушней воска.
В глухой овраг сползу углом откоса,
К реке обрывом золотым спущусь…
Принадлежащий глиняному сану,
Доверчив к ласке увлажнённых рук,
Горшечнику под лавку звонко встану.
Закон моей судьбы – гончарный круг.
Я – глина, я по виду только – камень.
Меня железной не разбить косой,
Но так несложно отогреть руками
И погубить единственной слезой.
Сотворённый мир
Когда-то не было тебя,
Но создан был Господним словом,
И вот Адамом с древа сорван,
Огрызком лёг среди тряпья.
Самопознаньем измождён,
Хотел бы к дикости вернуться
От всяких-разных революций,
От Евы и от прочих жён.
Но мы уже отнюдь не съедем,
Но будем, источая пот,
Тебя жевать, и будешь съеден,
Как истинный познанья плод.
Где ты висел, где ты болтался,
Там только слабый черенок
От сути яблочной остался,
И ты б остался, если б смог.
Шёпот дьявола в подмосковном Эдеме
То смеялся:
«Неужто не смеем?»
То ласкался, доверчив и мил.
То, цинично прикинувшись Змеем,
Говорил, говорил, говорил:
«Откажись от завистливых платьев,
От наскучивших льстивых одежд.
Будем праздновать радость объятий
И визгливую ярость невежд.
Может быть, я тебя и не стою,
Но, хотя бы на пару минут,
И меня одолжи красотою —
В шапку нищего брось изумруд.
Затоскуют ревматик и нытик,
Изойдут подворотни слюной
Над восторгами наших открытий —
Так послушна ты будешь со мной.
Расточительны благость и глупость,
Чтобы, пряча ликующий нрав,
Через двор пробегала, потупясь,
На соседей глаза не подняв».
«Скушай яблочко! Вот, дорогая!
Или хочешь – с повидлом пирог?..»
Заметалась свеча, догорая, —
Так болонки резвятся у ног.
Засыпала в обнимку с подушкой,
Улыбалась:
«Свечу потуши!»
А проснулась сама побирушкой.
Никого, ничего – ни души…
Бегство
Только и слышу
Весь день по садам
Голос Всевышнего:
«Где ты, Адам?»
Только и прячу
За каждое древо
Швею и прачку
Жену мою – Еву.
В огненной сини
Простонет и – вниз:
«Где ты, Мой сыне?
Скорей отзовись!»
Вновь перебежка.
Прыжок через яму.
Где-то промешкал,
А сраму-то, сраму.
Падаем в травы
И дальше – ползком
До переправы
С песчаным мыском.
Взмокли вконец,
Но упорны в гордыне.
Кличет Отец:
«Заблудились, родные?»
Минули сад,
Не заметили даже
Тайных оград
И – всё дальше и дальше.
Окрик всё строже,
Всё горше обида…
– Смилуйся, Боже!
Нам больно и стыдно.
Вопрос вопросов
1
Штрифель грызёт в углу,
Мужу дана в подмогу
Та, за кого хвалу,
Редко возносим Богу.
А между тем в поту
Садим, растим картохи,
Чтобы за красоту
Преподнести дурёхе.
2
Голой пьянит ногой,
Дразнит модельной тряпкой,
Нет бы рядок-другой
Резвой взрыхлила тяпкой.
Ею томит луна,
Ею дурманят рощи,
С нечистью всей она —
Главный переговорщик.
3
Боже, не позабудь:
Некогда на рассвете
Ты нас отправил в путь
Горьких трудов и смерти.
Каменными плато
С жёнами вместе гонишь.
Язвы – они! На что
Сирым такая помощь?
4
Спину чесать хрычу?
Дать от пьянчуги тягу?..
Бешенством клокочу,
Жалуюсь на лентяйку.
Ну а в ответ жена,
Этак смеясь картинно:
«Ежели не нужна,
Топай один, дубина!»
5
И, прикусив язык,
Не допущу курьёза,
Ибо уже привык,
Да и сладка, стервоза.
Жаля красой своей,
Скинет наряды Нюшка…
Знаю: всё это ей
Змей нашептал на ушко.
Человек из спального района
Прежде названный центром Вселенной,
Нынче он до скончанья времён
В ходе жизни своей блудодейной
Разменялся на спальный район.
И с «хорошею девочкой Лидой»
Ест гуляш и «Московскую» пьёт
На квартирке своей незавидной,
Где и грязно, и мухи, и пот.
Не осталось ни взгляда, ни жеста,
Ни разумного, что ли, словца
От красот и высот совершенства,
От подобья сиянью Отца.
В полумраке неприбранных комнат
Позабыл он и Бога, и Рай;
Как зверюшек назвал – не припомнит,
Водку в глотку ему подавай.
То слезлив, то смеётся до колик,
То постель и трюмо обрыгал,
Мелкий шулер, остряк, алкоголик,
Бузотёр, меланхолик, нахал.
В портмоне – ни копейки, ни цента,
Полыхает пожаром нутро…
В центре – есть. Не добраться до центра.
После часа не ходит метро.
Юдоль слёз
Мы – перстные из персти,
Из праха и земли,
И смехотворны перстни,
Что на руках цвели.
Мы – смертные из смерти,
Из боли и стыда,
И возражать не смейте,
Пришедшие сюда.
Не смейте прекословить —
Горшечник снова прав,
Хотя в потёках крови
И фартук, и рукав.
Хотя подобье гимна
Колышет нашу грудь,
Мы – плачущая глина,
Страдающая муть.
«Над синей бездной мира…» (1999)
Над синей бездной мира,
Как будто бы ничьей,
Водружена порфира
Божественных лучей.
А мы – всего лишь дети,
Забывшие Отца,
В неизречённом свете
Блуждаем без конца.
И знать того не знаем,
Что правды в этом нет,
Что наши души – заем
Под гибельный процент.
Перед бурей
Господь Саваоф посетит тебя громом и землетрясением, и сильным гласом, бурею и вихрем, и пламенем всепожирающего огня.
Книга пророка Исаии 29:6
Страшный день для меня настаёт,
Наступает, приходит… Сегодня —
День расплаты и гнева Господня.
Спрячусь ли: «Я не тот, я не тот…»
Убегу ли за сорок дверей
От Господнего правого гнева,
Чтоб уткнуться в подол тебе, Ева:
«Спрячь меня, заслони поскорей!»
Будет буря идти по пятам;
Руку чувствовать буду, как ношу.
Не к отцу ли с надеждою брошусь:
«Защити меня, добрый Адам!»
Или тихий, уставший от бед,
Облекусь непогодою хмурой,
Где пропал, затерялся рассвет…
Перед бурей склонюсь, перед бурей.
«Сначала – собаки, а люди – потом…»
(1996)
Сначала – собаки, а люди – потом,
Собаки сцепились, но люди свирепей:
Дрались и ругались, покуда Потоп
Не смыл окровавленных нищих отрепий.
В грызне коммунальной зачах материк,
Но слышат в тревоге ночной океаны,
Как пьяный мужик мужика материт,
Сдвигая с мучительным звоном стаканы.
Водное крещение Земли
Так лило – спасения нету,
Так лило – рука не видна,
Так лило, что нашу планету
Укутала напрочь вода.
С унылой болотною цаплей,
С лесами, с горами как раз…
И Богу мы виделись каплей,
Летящей в бездонность пространств.
Видение Сарры
Смешливая Сарра, пугливая Сарра,
На сердце у брата, под боком у мужа,
От горя устала, от счастья устала.
Но не было деток… Сыночка бы нужно.
Однако же возраст, и лоно иссохло,
Иссохло, иссякло, не радует жизнью.
Соседки бормочут: «Ах, чтобы ты сдохла!»
И прочат в сынки ей бездомного Изю.
Смешливая Сарра, пугливая Сарра
То тёплым комочком свернётся на ложе,
То к мужу всем телом прильнула, припала
Волнующе, сладко – до боли, до дрожи…
Молчит Авраам. Не хотел бы обидеть.
Молчит Авраам. Нелегка его доля.
Седые сплетаются с чёрными нити,
Забыто веселье его молодое.
Смешливая Сарра, пугливая Сарра
Трепещет среди нарастающей ночи.
Доверчивой дурочкой быть не пристало,
Но Ангел чудесное ей напророчил.
И слушая белую шалую стужу,
И чувствуя зимний стрекочущий холод,
Приникла так нежно, так весело к мужу,
Как будто бы он и беспечен, и молод.
Смешливая Сарра, пугливая Сарра,
