Это вызов для академической науки, и, конечно, для одних дисциплин он оказывается более актуальным и закономерным, чем для других. Кроме того, сегодня это вызов, который оказывается не способна принять даже политическая наука, больше всего заинтересованная в этом дисциплина. Но у большинства из нас попросту нет выбора, за исключением тех случаев, когда мы благополучно и благоразумно игнорируем политику в ее устрашающем единстве из-за отвращения, равнодушия или бездумной невосприимчивости к тому хаосу, который она может породить в нашей жизни. Рано или поздно в жизни большинства взрослых людей эта бездумность будет безвозвратно утрачена, и могут потребоваться десятилетия для того, чтобы нечто похожее на нее снова стало нам доступно. Сегодня любой из нас, кто может услышать звуки этого хаоса и ужаснуться услышанному, в своих суждениях о том, на что надеяться, чего бояться и какой образ действий избрать, исходя из этих суждений, должен увидеть, что случилось с этим могучим потоком слов и посредством него. Только разглядев это, мы сможем надеяться судить хоть сколько-нибудь серьезным и нереактивным образом о том, каким нашим политическим институтам и практикам можно доверять и как научиться лучше отличать их от того, доверять чему было бы абсурдно или даже самоубийственно. Неудивительно, что фраза «Не доверяйте государям» часто оказывалась мудрым советом. Насколько больше доверия (и какого рода доверия) должны мы оказывать демократии как политической идее или специфической форме правления?

Как бы то ни было, в политической практике демократия – идея, которая постоянно колеблется между легковерием и паранойей. Но почему она оказалась столь шаткой и как нам научиться удерживать ее между этими полюсами?

Для начала можно провести более четкое различие между теми формами, в которых демократия фигурировала в этой запутанной истории. Во-первых, просто в качестве слова; во-вторых, как идея или сборка идей, которую стало обозначать одно слово по мере того, как они распространялись по миру. В-третьих, в качестве популярного у большинства из тех, кто сегодня пользуется этим словом, значения, отсылающего к целому ряду государственных форм и связанных с ними институтов, которые присваивают себе это слово в качестве титула и полагают, что обозначаемой им идеи достаточно, чтобы санкционировать свой авторитет. У каждой из этих форм своя история. Каждая сегодня непрерывно указывает на две другие и потому постоянно испытывает на себе воздействие их траекторий. Ни одна из них не может предложить наиболее выигрышной точки, с которой можно изучить и охватить целое. Чтобы яснее это увидеть, мы должны продвигаться вперед с большим терпением и с гораздо большей осторожностью.

ПОНИМАТЬ демократию как синоним хорошего управления сегодня совершенно естественно для американцев (и довольно соблазнительно для многих других народов по всему миру). Судя по недавним свидетельствам из высшего света, некоторые американцы даже интуитивно считают, что эта лингвистическая эквивалентность некоторым образом приводит к практической причинности, поэтому если предоставить какой-то очень далекой стране все необходимые структуры для демократии, она автоматически научится хорошему управлению. Когда в этом слове слышат подобный скрытый смысл, возможно, это и говорит о простодушии, но их практическое уравнивание отнюдь не невинно. Так или иначе, всемирный роман с демократией распространил вокруг столько же тьмы и неразберихи, сколько пролил света. У современного политического мира, в котором мы живем, есть некоторое центральное свойство, которое нам никак не удается понять, и отныне трудно не заметить тот факт, что один из основных элементов, порождающих и усугубляющих нашу путаницу, происходит от глубочайшей непрозрачности и нестабильности главной идеи, с помощью которой мы пытаемся сориентироваться.