— И каким же образом?

— Сдам тебя в клинику, если понадобится, — чеканит Кир и я понимаю, что он не шутит, — ты бы хоть, блядь, трубки брал иногда, чтобы я не врал твоей сестре, и Лера не изводилась каждый день.

От упоминания ее имени внутри все неприятно сводит, отдаваясь тупой болью, и я непроизвольно морщусь поворачиваясь. Еще и сестру опять приплел.

— Я думал, ты просто выпустишь пар недельку, ну две недели, но когда пошла третья и выяснилось, что на работе ты был всего лишь пару раз, а все знакомые видели тебя в жопу пьяным, то, наверное, пора было забить тревогу.

Кирилл говорит что-то еще, но я не вслушиваюсь, и так понятно, о чем он будет петь дальше, но отключиться от разговора мне не дает очередной вопрос:

— Ты вообще слушаешь?

— Нет, — выдаю я простой ответ, попутно отпивая воду из бутылки.

Я бы рад сказать другу больше, но внутри пустота, и даже неприятные ощущение от упоминания о Лере угасает буквально за секунду. Все эмоции как будто выжжены, и лишь самые яркие из них находят блеклый отголосок в груди.

Кир смотрит на меня с полсекунды, внимательно вглядываясь в лицо, но, видимо, мой беспечный вид дает ему понять, что еще одна порция нотаций ничего не изменит, и друг устало выдыхает:

— Спать будешь здесь, в обед выезжаем.

— Неужто все-таки в дурку? — хмыкаю я и сам смеюсь над собственной шуткой, но наткнувшись на рассеянный взгляд Кира, вмиг замолкаю.

В его глазах читается целый набор разнообразных эмоций, столь несвойственных другу, что это настораживает, заставляя напрячься всем телом: растерянность, непонимание, страх и горечь разочарования. Так смотрят на тяжело больных или обреченных, и от этого становится мерзко, а внутри на короткий миг вспыхивает отвращение к самому себе.

— На дачу, — тихо произносит Кир, вынуждая оторваться от собственных ощущений, — у меня завтра день рождения, если помнишь.

Эта фраза отрезвляет, как пощечина. Я растеряно смотрю на лучшего друга, лихорадочно пытаясь сообразить, какой сегодня день, и сколько вообще времени прошло.

— Три недели, — будто читая мои мысли, отвечает Кирилл, — ты исчез на три недели для всех, и это в последний раз, можешь считать это последним предупреждением.

Он не сводит с меня цепкого взгляда, ища понимания в глазах.

— Если подобная ситуация повторится, я звоню твоей сестре и мы едем в клинику, но сдохнуть тебе я не дам. Ты меня понял?

— Понял, — незамедлительно даю ответ, хотя осознания в голове так и не появляется, но помирать я точно не хочу.

Кир утвердительно кивает и собирается уходить, но я останавливаю его вопросом:

— А разве ты не должен был поставить меня в угол и сказать, что я остаюсь дома, в наказание, пока вы будете веселиться.

— Нет, уж лучше ты будешь в поле зрения, — спокойно отзывается друг, но легкая улыбка все же появляется на его лице, — хотя Лера предлагала оставить тебя дома и посидеть с тобой, как с ребенком.

Я невольно усмехаюсь, представляя эту картину, и только теперь понимаю, что как прежде уже не будет. Внутри что-то изменилось, переродилось и будто окрепло, и это что-то больше не позволит себя подавлять.

13. Глава 12

Лера

Я нетерпеливо постукиваю ногой по земле, чувствуя, как волны негодования буквально выплескиваются из меня, заполняя пространство вокруг. А все из-за двух эгоистичных идиотов, которым, очевидно, невдомек, что о них кто-то может переживать. Так и хочется запульнуть в них шампуром. На кухне как раз осталась парочка свободных.

Козлы, блин. Что один свалил на три недели — и поминай, как звали, что второй со своим «не переживай, ты же его знаешь, погуляет недельки две и вернется».