Шустрее, но глупее, раз не смог удержать своё счастье в руках.

Сам прогнал её от себя.

Мирон надувает губы и смотрит на меня как на врага.

Ну а то мне врагов мало!

Покачиваю головой.

- Смотри в окно. Интересно ведь наблюдать за облаками.

Хотя, что там интересного для трёхлетнего ребёнка?

Я дурак, не иначе.

- Хочешь, фокус покажу?

Пацан улыбается.

Он даже кивать не умеет?

Или просто считает меня недостойным своего царского ответа?

Забавно становится, и я посмеиваюсь собственным мыслям.

Всё-таки дети способны поднять настроение даже своими нелепыми движениями.

Достаю из кармана носовой платок. Я не фокусник, но парочку трюков знаю. Снимаю с пальца кольцо, пропускаю через него платок и ловко прячу его.

- Куда исчез платок? – спрашиваю я, и Мирон взволнованно пытается что-то сказать, а с его губ срывается что-то вроде мычания.

Разве может он хоть какие-то звуки издавать, если немой?

Наверное…

- Сейчас мы его вернём.

Пытаюсь провернуть фокус в обратную сторону, отвлекаюсь и не сразу замечаю, как пацан пытается встать с кресла.

Срываюсь, потому что он начинает падать и вот-вот расшибёт себе нос в лепёшку.

Успеваю подхватить его и тяжело дышу, когда он оказывается на моих руках.

Успел.

Вот же…

За детьми глаз да глаз нужен.

Зря позволил Эле отстегнуть его.

- Что ты делаешь с моим сыном? – вскрикивает Эля, открыв глаза.

Она смотрит на меня, словно кошка, готовая глаза выцарапать за своего котёнка.

- Успокойся. Ничего я не сделал, кроме как спас его от пары ссадин и синяков.

Эля забирает у меня ребёнка, а он возмущается и тянет ко мне руки.

Понравилось у меня, что ли?

Нет, пацан…

Ко мне лучше не привыкать.

Плохой я человек.

Так тебе любой скажет.

Да вон даже твоя мама, которая готова меня поколотить.

- Мироша, не нужно в самолёте ворочаться. Давай я тебя пристегну лучше, хорошо?

Эля даёт пацану сок, тот быстренько выпивает его и довольно скоро снова засыпает. Наблюдаю за ними, но отвожу взгляд, когда Эля недовольно фыркает. Она считает меня своим врагом. Наверное, думает, что я воспользовался её слабостью той ночью. А может, считает, что это я её опоил? Чтобы рассорить с братом?

Ярость захлёстывает сознание. Что бы я ни сделал сейчас, я буду плохим для неё.

- Ты бы ещё его грудью покормила…

Сам не знаю, зачем говорю это, но меня раздражает, как Эля трясётся над ребёнком – он же не сахарный.

- Чего?

Женщина злится.

Мне всегда нравилось, как она злится.

Я любил подшучивать над ней, а она сопела и колотила меня кулачками по плечу.

- Просто мне кажется, что ты сильно опекаешь пацана. Ты ему и рот подтираешь. В три года дети более самостоятельные, вот я к чему.

- Я уже просила не вмешиваться в воспитание моего сына, - отрезает Эля.

- Да я не претендую на роль воспитателя. Просто констатирую факт. Ты можешь и не прислушиваться ко мне. Это твоё дело.

- Вот именно. Почему ты схватил его?

- Пацан проснулся и чуть не упал с кресла. Я не маньяк, который детей потрогать любит, если ты об этом.

Эля смущённо отводит взгляд в сторону.

Наверное, я сильно вспылил, но её вопросы вывели меня из себя. Но хуже вопросов – недоверие, с которым она смотрит на меня, словно я наивысшее в этом мире зло.

- Ты ему понравился. Наверное, чувствует родную кровь.

Стискиваю зубы.

Вот не нужно говорить сейчас про наше родство и давить на то, что мог бы помочь племяннику безвозмездно.

Мог…

И я помогаю.

- Впрочем, родственник только по крови. За три года ты ни разу не объявился.

Эля решила упрекнуть меня в том, что не помог ей поднимать на ноги сына моего брата? Она многого не знает, но я не желаю, чтобы она жалела меня. В этом противном чувстве я не нуждаюсь.