- А тебе почём знать? Шлюхи только детей в детдом сносят, да алкашки или наркоманки – услышала вдогонку, но сцепив кулаки, промолчала. Послезавтра полы когда в подъезде буду мыть, заранее чемодан с вещами возьму, и мы сбежим. Почему я только не послушалась тогда Демида, лучше пусть украдёт, не могу я без него больше и не хочу. Вот моя единственная семья, и никто больше его заменить не сможет.

Прав был тогда Кирилл. Детей забирают маленькими пухлыми малышами, а такие как я только из корысти нужны. Дядя Ваня с тётей Мариной меня взяли, чтоб я за ними в старости дохаживала, потому что детей своих им бог не дал, а сиделок нанимать им не по карману. И нет у них ко мне ни любви, ни жалости, потому что они очерствели уже в своём одиночестве, и никто им кроме себя самих не нужен.

На следующий день легла спать, заранее припрятав под кроватью сумку со своими скромными пожитками и пачкой писем от Демида. И спалось в эту ночь особенно сладко, потому завтра наконец-то наступит. И только утром поняла, что завтра не наступит никогда.

******

Проснулась утром от непонятных звуков, и резко подскочила на диване. От увиденного сердце загрохотало так, что аж в груди стало больно, и руки затряслись мелкой дрожью. В комнате были мои приёмные родители. Перед ними лежала сумка, с выпотрошенными из неё вещами и горка клочков исписанной бумаги. Дядя Ваня же методично разрывал письма, которые я весь этот год получала от Демида.

- Не трогайте! Отдайте мои письма! - Бросилась к нему, спотыкнувшись и падая на колени у его ног.

- А, проснулась, дрянь такая. Посмотри на неё, мать. Письма её не трогай. Шлюха малолетняя. – Приговаривает, и рвёт бумагу с такой злостью и ненавистью, что глаза его почти безумны в этот момент.

- Отдайте, прошу вас. – Взмолилась, и потянулась скрюченными пальцами к нетронутым письмам, но не успела. Приёмный отец замахнулся и ударил по лицу, не сдерживая силу а, наоборот, вкладывая в удар всё, на что способен. Боль острым лезвием рассекла лицо, и я отлетела назад, ударившись головой о шкаф. Рот тут же наполнился металлическим привкусом крови и в голове загудело так, что на несколько секунд я перестала слышать.

- …не потерплю! Ясно тебе?! – Продолжал говорить дядя Ваня. – Говорили же мне не тащить в дом эту шваль из детдома, но не послушался. С матерью всю душу в тебя вложили, вкалываем с утра до ночи, чтоб тебя содержать, и где благодарность?

- Да я в детдоме лучше жила, чем у вас. Вы же меня каждым куском хлеба попрекаете. На мне вещи все из детдома до сих пор. Зачем вы меня вообще забрали? Мне там лучше было! – В сердцах выпалила в ответ, и испугалась собственных слов.

- Заткнись, дрянь! Я тебе сейчас покажу, как родителей не уважать. – Встал, потянулся к пряжке ремня на брюках, и на ходу снимая его, снова заговорил. – К хахалям она бегать вздумала. Я тебя сейчас так отхожу, что в зеркале себя не узнаешь, и не будешь ты нужна больше никому.

- Ненавижу! – Вскочила, пытаясь проскользнуть мимо него, но тётя Марина не дала. Схватила за волосы и швырнула обратно к своему мужу извергу.

- Получай! – Хлёсткий удар пряжки пришёлся по рёбрам, и я взвыла от боли.

- Я сбегу. Сбегу и вы меня ни за что не найдёте.

- Сбежит она. Не трогай её, Вань. – Подошла ближе, и наклонилась. Я улыбнулась слабо в благодарность за то, что спасла, но тётя Марина схватила за подбородок пальцами, впиваясь ногтями в кожу. – Сегодня придёт оборванец твой. Выйдешь, и скажешь, чтоб шёл прочь. Поняла?

- Не скажу. – Прошептала, и слёзы обожгли разбитую губу.

- Скажешь. А за то, что не послушалась сразу, скажи ещё, что дворняжка тебе не ровня. Поняла? Слово в слово! И если ослушаешься, я в милицию пойду. Напишу, что он пришёл и изнасиловать тебя попытался. Ваня вот успел вовремя, спас. А ты дурная, боишься его, потому и не признаешься. Как думаешь? Кому поверят, мне, или беспризорнику твоему оборванному?