Я снова помчался за питьём. Кажется, в таких случаях полагался крепкий чай. Я вылил всю заварку из чайника в чашку. Хуже будет вряд ли.

Ада опять всё выпила единым залпом. Да что ж такое! Ничему жизнь не учит.

Подняться самостоятельно она уже не смогла и, кажется, стала ещё меньше. Я помог ей дойти до ванной, включил душ.  Подумал, что не стоит всё-таки её раздевать, и сунул в ванну вместе с халатом. Сидя в воде, похожая на мокрого галчонка, Ада судорожно вцепилась в мою руку и что-то шептала. Я наклонился ниже, чтобы расслышать в шуме воды.

– Не говори никому… я уйду… я потом уйду…

Я задумался о том, что полагается говорить в таких случаях. Ничего гениального на ум не пришло.

– Всё будет хорошо. Ада, ты слышишь меня? Как-нибудь разрулим. У всех бывают проблемы. Ну, тебе получше? Вода не горячая? Снимай эту мокреть.

– Нет… я сама…

– Успокойся, не покушусь. Давай заверну в полотенце.

Выходя из ванной, я поскользнулся и чуть её не уронил. Она снова в меня вцепилась. Руки были ледяными. Уложив её в постель и укутав, я принёс из кухни свой подостывший кофе.

– Только не опрокидывай в себя! Пей потихоньку, смакуй.

– Кофе.

– Да… пей.

– Спасибо.

– Давно не ела?

– Да… Нет… Не ела такого давно.

Чем же она питалась? Где, в каком подвале или гараже обитала до этого? Откуда сбежала, ограбив бабулек? Почему притащилась именно к нам и откуда нас знает? Я посмотрел на неё. Она без сил лежала на подушках.

– Герман.

– Ну.

– Не говори про меня никому, пожалуйста. Жаль, что так получилось. Я разберусь и уйду.

– Спи уже, потом поговоришь.

– Я не понимаю, правда… всё так странно…

Она засыпала, не так, как в первый раз, а напряжённо и тревожно. Когда сон стал крепким, я решил кое-что проверить. Осторожно взял её руку и развернул ладонью к себе. На локтевом сгибе кожа была чистой и светлой. Никаких дорожек. Одной проблемой меньше, и на том спасибо. Взял другую руку, развернул. Чисто. И тут она вздохнула, сморщила нос и пробормотала:

– Не надо. Нет. Муравьи…

Я отскочил как ужаленный, задохнувшись от нового видения – мгновенного и неожиданного. Я проваливался в болото, в густую жижу, в холодную трясину, и не было спасения, и трава выскальзывала из рук…

Некоторое время я стоял у кровати и только хватал воздух ртом да хлопал глазами.

Я просто устал. Так нельзя. Сам виноват, вот крыша и едет.

Всё нормально.

Я подошёл к окну, чтобы закрыть, но передумал. На улице прояснилось и потеплело. Сквозь тюль сквозили солнечные лучи. Внизу сновали дети. Прошли две девочки лет десяти, хихикая и поедая мороженое. Между машинами пролетели на роликах трое подростков неопределённого пола. Совсем мелкие ребята шумели возле горки, обкладывая её пенопластом от упаковки холодильника. Наверное, делали себе дом. Я подумал о своём собственном доме и усмехнулся. Он был немногим лучше.

Ада крепко спала. Я перемыл посуду после обеда, безо всякого удовольствия прибрался в туалете и в ванной, бросил в стиральную машину халат и полотенце и ещё раз пошёл взглянуть на девочку. Она спала, не изменив позы, на спине, с чуть отвёрнутой от света головой и вытянутыми вдоль тела руками. Некоторое время я тупо смотрел на неё, соображая, что всё-таки с ней делать. Так ничего путного не придумав, решил действовать дальше по ситуации.

Самое время было, наконец, перекусить. На этот раз всё обошлось без эксцессов, если не считать что меня ни с того, ни с сего меня бесцеремонно и пребольно укусили за щиколотку. Другой на моём месте убил бы глупого кота пять тысяч раз.

– Герасим,  совсем сбрендил?

Кот поглядывал воинственно и оскорблённо. Приход чужих людей сначала вызывал у него приступ неконтролируемого страха, и он забивался в самые неподходящие места. Помню, как-то раз, мне с огромным трудом удалось достать его из пространства между батареей и стеной, причём дело было зимой, и батарея была горячей. А всего-то пришёл сантехник.