– В деревне не так плохо, как тебе кажется. Считай это экстремальным отдыхом. Без телефонов, без всех атрибутов городской жизни и прочей цивилизованной хрени, – рассуждаю, пытаясь донести до нее свою точку зрения.

– Звучишь как туроператор, – Исаева с коротким смешком складывает руки на груди и начинает водить ногой по траве. Туда-сюда.

Мой взгляд неотрывно следит за ней. Просто залипаю. Край короткого подола немного задирается, обнажая стройное бедро. Я помню, какая гладкая у нее кожа, настоящий атлас, скользить по ней пальцами чистый кайф. Тактильная нирвана. Черт, теперь мне придется вдвое больше стараться, чтобы сохранять при ней невозмутимость. Тело уже отзывается, трудно держать себя в рамках.

Исаева не должна догадаться, что я ее хочу. Перманентно. Не должна расколоть. Я буду как Штирлиц на допросе. Непоколебим как скала.

– А что мы будем делать? – спрашивает не без интереса.

– Я тебе покажу все свои любимые места, – заряжаюсь ее азартом. – Завтра пойдем… Хотя нет, не скажу.

– Ну, Баров! Я же умру от любопытства.

– Не умрешь, – ржу над ее разочарованной моськой и тем, как она по-детски канючит.

Порой она похожа на ребенка, порой – на роковую женщину. Эти перепады очаровывают и делают ее непохожей ни на одну другую.

Именно поэтому я ее…

Черт, лучше бы я ее ненавидел.

– Пойдем, покажу тебе кое-что, – протягиваю руку, и она почему-то вытягивает мизинец. – Ты что?

– Ну, мирись-мирись-мирись и больше не дерись? – улыбается открыто, будто передо мной всю душу распахивает.

Я бы, конечно, подобрал другой способ для примирения, но лучше не рисковать.

– Нет, – хватаю ее за руку и тяну в дом. – Тебе мой сюрприз покажется круче, чем дерганье мизинцев.

Заинтригованная, она идет за мной, не замечая, как прижимается всё крепче и сжимает пальцы сильнее. Этому способствуют темнота и узкая тропинка. Я и сам боюсь упасть, но каким-то чудом заходим в дом, ржем, как подростки, которые сбежали ночью из детского лагеря. Я точно впадаю с ней в детство, улыбка сама по себе вырисовывается на лице.

Черт, я должен стараться сильнее, а она – не быть такой непосредственной и милой.

– Что это? – пялится на дверцу каморки, куда я ее привел по лестнице, ведущей с летней кухни.

– Открой, – предоставляю ей эту честь, посмеиваясь про себя.

– Не поняла. Зачем? Там что? Банки с огурцами?

– Лучше, ты будешь рада.

Глядя на меня с выпученными от предвкушения глазами, Вероника открывает дверь и долго молчит.

– Не веришь своему счастью? – подначиваю ее, наклоняя голову прямо к уху, прядка волос щекочет нос, а ее свежий запах пробирается туда, куда ему не положено. Беспокоит. Отстраняюсь от греха подальше.

– Не верю, что ты скрывал, что здесь есть настоящий туалет! С настоящим унитазом! Я такого натерпелась, пока… пока… Нет, ты реально думаешь, что это смешно?! – ожидаемо взрывается она гневом.

– Напоминаю, что у дедушки сломана нога, а не оторвало уши, – ржу над ее возмущенным видом. – Можешь спокойно ходить в него ночью. Здесь есть даже свет и сливной бачок. Работающий.

– Ты когда-нибудь дошутишься, Баров, – предупреждает меня, шипя как змея, а потом начинает бурно дышать. Успокаивает саму себя.

– Для тебя мой камеди-клаб бесплатно, – скалюсь, обнимая ее за плечи. – Пойдем уже спать, а? Устал бегать за тобой по всей округе.

9. Глава 9

Вероника

Всё это время в убогой деревенской избушке был самый настоящий туалет с освещением! Цивилизованный, беленький унитаз с возможностью нажать на ручку и слить воду. И Баров от меня его скрывал! Знал, что доставит мне максимальный дискомфорт, и сделал это!

Мстительный зараза. Издевается вовсю. Давит на больную мозоль.