Покорная девочка… Не могу сдержать довольную улыбку, почти кожей чувствуя стыд Ады. Так тебе и надо, чертовка. Со мной еще не раз придётся гореть и от стыда, и от желания.

Намеренно медлю, перекладывая ремень из одной руки в другую. Ощущаю телом, как Ада вздрагивает, словно предчувствуя опасность. Обнаженные ягодицы передо мной. Так манят изгибы тела… наброситься и взять так, чтобы голос срывала. Но нет. Нельзя. Не сейчас. Я должен закончить наказание. Ее же ремнем – так унизительнее. В раздумьях взвешиваю его в руке. Как нарочно, надела тяжелый, плотный, широкий… Размахиваюсь, отмечая краем уха его свист в воздухе.

Ада напрягается в ожидании. Реально боится. Но не двигается. Слишком влюбленная, черт возьми!

Я с ненавистью отвожу руку и опускаю ремень на ни в чем неповинный диван. Такое ощущение, что от моего удара сейчас лопнет кожа обивки. Ада дергается, как от удара. Но его не следует. Я разжимаю пальцы, и ремень падает на пол.

– Мне он не понадобится, – говорю я твердо. – Не сегодня. На сегодня у меня будут… другие планы.

Ада

Я непонимающе хмурюсь. Поднимаю голову, смотрю с замешательством.

– Прощаешь? – спрашиваю едва слышно.

Я жду, что Эрик сейчас посмеется над моей наивностью и просто придумает что-то другое. Вставать не решаюсь, пока не разрешит. А может, и не хочу отходить от него? Все-таки его близость дурманит даже в такой момент.

– С чего ты взяла? – издевательски говорит Эрик, легким тычком опуская мою голову обратно. – Лежи смирно.

Тяжелая ладонь скользит по моей талии, задирая тонкую ткань блузки. И с силой прижимает меня к коленям.

– Чтоб не дергалась, – поясняет Эрик.

Второй рукой он едва ощутимо касается ягодиц. Кончиками пальцев. Еле-еле, как будто перышком. Я вздрагиваю, а щеки горят от стыда. Ведь моя кожа – предельно нежная, чувствительная.

– Издеваешься? – шиплю, не поднимая головы.

Надеюсь вывести из себя, чтобы не тянул. А каждая секунда отзывается тяжестью внизу живота, ноющим и настойчивым желанием совсем другого. Я зависима от прикосновений Эрика. От каждого – разряд по телу. Сама не осознаю, как слегка прогибаюсь в пояснице.

– Я не разрешал тебе говорить! – голос Эрика звучит, как щелчок кнута в воздухе.

Сильная ладонь опускается на мои ягодицы. Удар звучит звонко. Не в полную силу. Пока что.

Я едва не вскрикиваю от неожиданности. Только тихо и зло шиплю от боли, и пальцы невольно поджимаются. Выбрал самое унизительное наказание! Я – на коленях, под ладонью.

Я вздрагиваю всем телом, и если бы Эрик не держал, наверняка попыталась бы ускользнуть. А потом замираю в ожидании. Чувствую обнаженной кожей его взгляд, такой жадный.

– Не дергайся, я же сказал, – слегка скучающе тянет Эрик.

Он ведет кончиками пальцев по уже слегка горящей, чуть порозовевшей коже… От контраста боли и нежности перехватывает дыхание. Тихо выдыхаю. Самой стыдно, что сейчас больше всего хочется, чтобы кончики пальцев Эрика оказались совсем не там.

Я поддаюсь, покорная, полностью отдавшаяся в его руки. Запретил говорить – молчу. Сказал не двигаться – хорошо, только легкая дрожь пробегает по чересчур чувствительному телу. Так проще: полностью в чужой власти, когда кто-то не дает показывать характер, когда заставляет довериться и отпустить контроль.

Придерживая за талию, Эрик отвешивает еще несколько чувствительных шлепков. Я уже не могу сдерживать стоны, извиваясь под его рукой.

– Усвоишь урок! Я надеюсь, повторять мне не придется? – строго спрашивает он, остановившись.

Я чувствую, что наказание позади. И хотя глаза немного блестят, становится проще. Так лучше, чем скандалы и сцены, Эрик до этого не опускается. Я приподымаюсь осторожно, надеясь, что он не разозлится за это небольшое своеволие. Сажусь рядом на диване на коленях, хотя кожа еще горит.