— Так, Илья, тебе задание! Мы с Маришкой опаздываем, поэтому ты отвезешь Адель. Вам все равно в один университет, — строгим голосом чеканит Муромцев старший.

Это не вопрос, не просьба, а приказ. И я, и Илья это понимаем.

— Ага, — угрюмо соглашается Илья.

Мы все выходим из дома, Илья снимает сигналку со своего желтого Ламборгини Уруса. Раздается тихий щелчок, и Муромцев садится в машину, даже не бросив в мою сторону взгляда. Впрочем, достаточно того, что от него за километр веет ненавистью.

— Все, дочь, мы поехали! Ведите себя хорошо!

— Илья, тебя особенно касается! — шутливо погрозив пальцем сыну, произносит Палыч.

На это он только раздраженно закатывает глаза, чтоб они у него застряли с обратной стороны!

У меня желание ехать с Ильей примерно такое, как и дышать с ним одним воздухом и жить на одной планете, то есть — абсолютно никакого.

Ладно, если мы будем ехать молча, то, вполне возможно, доедем в целости и сохранности.

Машина родителей отъезжает, а я между тем сажусь в Ламборгини.

Едва мои ягодицы соприкасаются с сидением, как я сразу же слышу ехидное...

— Что, сестричка, на таких тачках тебя еще не катали? Ты осмотрись внимательнее, запомни, потом похвастаешься перед подружками. Вряд-ли еще когда-нибудь выпадет такой шанс.

— Много ты обо мне знаешь, Муромцев, — шиплю рассерженной кошкой. — Меня, в отличие от тебя, не только тачки интересуют.

— А, понял, — на красивых губах расплывается пошлая ухмылка, — ты не на тачках кататься любишь, а на другом.

Мерзавец! И как с таким ехать? А ехать нам в лучшем случае двадцать минут. Если попадаем в пробку — кабздец. Выйду и ножками-ножками, лишь бы не слышать и не видеть сводного.

— Зато ты только и можешь, что девочек цеплять своей тачкой и смазливой рожей. Тачкой, которую, между прочим, тебе папочка купил.

— Считаешь мою рожу смазливой, да? Польщен! А то строишь из себя недотрогу.

Этот отморозок слышит только то, что хочет. Ну понимаете, это разговор глухого с немым. В нашем случае умной с тупым.

— Конечно. Ведь пока там, — указываю рукой вверх, мол, на небо, — все стояли в очереди за мозгами, ты за внешностью.

Муромцев с такой силой сжимает руль, что белеют костяшки пальцев. Не нравится мальчику, когда ему говорят, что сам он ноль без палочки.

Псих резко ударяет по тормозам, я едва успеваю выставить руки вперед, чтобы не стукнуться лбом о приборную панель.

— Да ты сдурел? — гневно ору. — Ты же мне чуть голову не расшиб!

— Было бы что там расшибать, — цедит сквозь зубы.

Смотрит прямо перед собой, желваки играют на скулах, а губы сжаты в тонкую линию.

— Выходи! — бешено рявкает.

— Что?

Да он серьезно, что ли? Мы же посреди частного сектора! Тут три километра топать хоть до чего-нибудь!

— Ты глухая? Повторяю по слогам: выш-ла на-фиг от-сю-да.

— Да пошел ты, Муромцев!

Зло пыхтя, выскакиваю из машины, точно заяц из захвата удава. С силой хлопаю дверью, на что Муромцев награждает меня уничтожающим взглядом.

С милой улыбочкой поднимаю вверх средний палец, и демонстрирую куда его посылаю и чего, собственно, желаю.

Раздается громкий свист шин, и машина срывается с места.

— Вот придурок! — пнув камушек ногой, ворчу себе под нос.

Я иду вдоль дороги, мысленно посылая все кары небесные на голову своего чокнутого сводного братца. Додумался же! Оставить меня в дебрях!

Слышу сбоку звук подъезжающей машины, затем мне сигналят, но я не оборачиваюсь. Начинаю шагать быстрее. Если меня изнасилуют и убьют, видит бог, это будет на совести Ильи.

Машина равняется со мной, опускается окно пассажирского сиденья, и я слышу веселый голос парня: