—Мечтай. Даже одна мысль об этом вызывает у меня рвотный рефлекс. Только слепо-глухонемая и абсолютно тупая может с тобой быть и то не за бесплатно! — кричу, царапаясь. Илье прилетает по челюсти. Это я головой его оприходовала, отчего мгновенная искра боли начинает распаляться в настоящий пожар в области затылка.

В глазах двоится.

—Ты точно бешеная, — фыркнув и чертыхнувшись, он выпускает меня, и я тут же залетаю в уборную, закрываясь на щеколду. Едва дыша, руками упираюсь в холодную дверь и опускаюсь на пушистый ковер. Он только что…только что намекнул на что?

Больной извращенец! Пульс стучит в висках, от волнения мне нечем дышать. Больной. Он псих!

3. -Глава 3-

ГЛАВА 3

АДЕЛЬ

Это чувство, когда ты чужой среди своих. Вроде и сказали: «Добро пожаловать! Тебе рады!». Все условия, роскошь, а все равно по полу иду как по раскаленному железу. А все этот паршивец!

Из душа выходила с такой опаской, точно за дверью меня поджидает маньяк. Впрочем, улыбка у Муромцева, и правда, какая-то маниакальная. Особенно, когда он прожигает меня своими глазами.

Бр-р! Вспоминаю и холодок по коже! Я уже достаточно уделила внимания этому идиоту, чтобы еще и думать о нем. Поэтому просто абстрагируюсь от всего.

Надеваю черное платье в обтяжку до колен, сверху кожанку, ботинки и, нацепив солнцезащитные очки, закидываю сумку на плечо и выхожу из комнаты.

На улице уже не лето, но и не холодная осень, поэтому пока можно наслаждаться последними лучиками тепла. Спустившись на первый этаж, застаю житейскую суету.

Мама с Пал Палычем бегают по кухне как угорелые, он на ходу завязывает галстук, она у зеркала подкрашивает губы.

— Адель, доброе утро! — весело говорит Пал Палыч. — Как спалось? Приснился жених?

Ага, только чудовище придурковатое. Я бы такому «жениху» и в голодный год бы не дала ни поесть, ни еще чего.

— Доброе, — заставляю себя растянуть на губах вялую улыбку, — да какие женихи! Мне учиться нужно, а не о женихах думать.

— Во как! Правильно тебя Маришка воспитала! Не то что мой обормот! Все ему девочки да тачки, — ворчит себе последнее под нос. — А где он, кстати? Не пересекались?

От упоминания Ильи аж передергивает. И все же невозмутимо мне удается отозваться:

— Не знаю. Не видела.

— Так, если опять хочет пары прогулять… Я ему сейчас…

— Да оставь ты ребенка в покое! — вмешивается мама, почему-то защищая ходячее недоразумение, которое Пал Палыч называет сыном.

— Мариш, его в кулаке держать нужно! Не будет же ходить на учебу, если пинка не получит!

— Так ты его засунул на “менеджмент и управление”. Вот ему и неинтересно, — резонно замечает мама.

Бесит до скрежета зубов, что она так защищает сволочь, которая так беспардонно распускали свои похабные руки. Знала бы мама… Однако она не знает. И не узнает. Впервые мама такая счастливая, что не ходит, а порхает. Я не могу у нее этого отнять.

— Ему интересно только дурью страдать и кулаками махать, — отмахивается от мамы Палыч, наконец-то закончив с галстуком.

— Ты сам меня на эти кулаки еще в пять отдал, между прочим, — точно черт из табакерки появляется Илья.

Выруливает из-за угла, уже весь из себя такой напомаженный. Выглядит стильно в модных темных джинсах и объемной толстовке, но при этом небрежно, как будто ему плевать, что и кто о нем подумает.

— Илья, доброе утро! — любезно произносит мама.

— Ага, доброе, — отвечает, а сам впивается в меня взглядом и нарочно медленно облизывает кончиком языка нижнюю губу.

А я почему-то как зачарованная таращусь на его похабный рот. Трясу головой, будто выкидывая всякие глупости из мыслей. С Ильей перед родителями мы по негласному договору сохраняем нейтралитет.