– Иуда, где Учитель? – спросил он.

– На что он тебе?

– Поговорить хочу. Душа томится.

– С чего бы это? Нагрешил где?

– Сомневаюсь я…

– А-а! – Иуда, заинтересовавшись, подсел поближе. – В чем же?

– Я с Учитель говорить буду, – насупился Хоам.

– Ну да, ну, конечно, чего с меня, дурака, возьмешь, кроме репы и жертвенных денег.

– Не обижайся… Я смысл учения до конца понять хочу. Ведь равви наш лучше тебя его понимает.

– Это-то конечно, – согласился живо Иуда. – Пойдем, я покажу где он.

Иуда смело перешагнул световую черту костра, увлекая за собой Хоама. Шли недолго. Иуда скоро остановился и чутко прислушался. Затем позвал: «Равви! Равви!»

– Здесь я! – отозвался его голос.

Хоам и Иуда пошли на звук и скоро различили бледный лик Учителя.

– Вот… привел Хоама, – произнес Иуда, подходя ближе. – Сомневается он!

Иуда произнес последние слова протяжно и почти торжественно.

Хоам шагнул несмело, потоптался, откашлялся. Иуда же отступил и замер, не желая пропустить ни единого слова.

– Я хочу уяснить, – начал Хоам, – если вера наша правая, то все другие – не правы. Им уготовано проклятье? И римлянам, и сирийцам, и египтянам? Но разве римлянин виноват, что родился римлянином?

– Нет, конечно. Честные не пострадают. Бог един для всех. Он невидим, и люди, веря в него, придумывают ему разные обличья в силу своего разумения. И молятся ему в силу своих обычаев. Но молиться – не значит быть с Богом. Иначе не было бы никого ближе к небесному престолу на земле, чем фарисеи и жрецы. Слишком много земного в тех молитвах и богослужениях. А потом удивляются, что их не слышат, хотя все наши мирские дела для Бога, что шевеление сорной травы на дороге вечности.

– А что такое Бог? – вдруг подал голос Иуда. – Не для нас, а для всех едящих и мыслящих.

Хоам живо обернулся к нему и воздел руки.

– О чем ты?!

– Бог, – спокойно начал Учитель, – самое прекрасное и чистое в каждом из нас. Недостижимое, но досягаемое. Нерукотворное, но осязаемое душой. Самое сокровенное в человеке.

– Но, если Бог внутри нас, то тогда каким Он может представляться людям злым? – сказал Иуда. – А ведь люди злы…

– Ты хочешь сказать: каков человек, таков и его Бог? Да, это так. Поэтому я и призываю людей очиститься. Поселить в своих душах доброту и милосердие.

– Но Бог должен уметь и карать! – воскликнул Иуда. – А как же! Ведь есть неисправимые! А кто же на земле будет карать? Кто те избранные, что возьмут на себя эту долю? Какой мерой будут они мерить?

– Найдется мера, – убежденно сказал Хоам. – Нужен канон. На то мы и есть, чтобы найти его.

– Найдем и обрящем, – со вздохом тихо, словно для себя, проговорил Иуда.

Учитель промолчал.

Хоам поворотился к нему, как бы ожидая продолжения высказанного. Но, не дождавшись, спросил у Учителя:

– А ты, равви, можешь творить чудеса?

– Я дарю вам чудеса ежедневно – зрите слепцы! – вдруг почти выкрикнул Учитель и, резко повернувшись, зашагал прочь.

Хоам растерянно смотрел вслед. Иуда махнул рукой и направился к месту привала. Хоам, оставшись в одиночестве, почувствовал, как зябнет от ночной прохлады, встрепенулся и бросился вслед за Иудой. Он нагнал его у самого костра. Иуда обернулся и, усмехаясь, сказал:

– А ведь Иоанна и Мариам нет. Жизнь не одним духом питаема.

3

Утром Хоам пересказал спутникам кое-что из ночного разговора.

Иоанн вскочил в волнении.

– Как сказал Учитель? «Я дарю вам чудеса ежедневно – зрите слепцы»?

Хоам кивнул.

Иоанн в задумчивости прошелся несколько раз, обхватив свои плечи руками и, наконец, остановился, выкрикнув:

– Да, мы слепцы! Ах, как прав Учитель! – Он удрученно покачал головой. – Чудо может увидеть только тот, кто хочет его увидеть и принять. Слепца бесполезно убеждать в существовании облаков, ибо он скажет – не вижу!