– К чему такая жестокость? – продолжил Александр. – Они виноваты и уже понесли наказание!

В поисках поддержки он обернулся к своим соратникам.

– Разве я не прав?

Командиры опустили глаза.

– Я жду ответа, – настаивал Александр.

И тогда вперед вышел Парменион – старый полководец его отца.

– Фиванцы дали клятву верности союзу и незамедлительно нарушили ее, как только наше войско ушло в поход. Этим они подали пример вероломства остальным. Ты же знаешь, что Демосфен в Афинах подбивал свой народ выступить вместе с Фивами. На этот раз все обошлось. Но представим себе, что когда мы уйдем в Азию, у нас в тылу вновь поднимется смута! Придется возвращаться с полпути и терять завоеванное. Разве это не жестоко по отношению к войску? Примерно наказав Фивы, ты решишь вопрос тыла раз и навсегда. Мягкость здесь можно уподобить членовредительству.

И Парменион шагнул назад в ряды командиров.

Александр долго обдумывал сказанное. Потом спросил:

– Кто еще за решение союзного совета?

– Я! – сказал Филота.

– Я! – сказал Кен.

– Я! – сказал Гарпал…

Все друзья высказались как один.

– Так будет лучше, – закончил Птолемей.

Это не было вызовом ему. Они, дети знати, всегда имели право на свое мнение. И Александр привык разговаривать с ними на равных, утверждая свое верховенство так же, как это делали его отец и дед, – личной храбростью и умом.

– Что ж, – молвил Александр тихо, – раз вы все едины…

На следующий день белокаменный гордый город погрузился в черно-серые клубы дыма, и тысячи рабов из бывших горожан принялись методично рушить крепостные стены…

…День на священной земле Трои заканчивался. Давно угасли последние отблески солнца и звезды высыпали на небе. На вершинах холмов черными статуями замерли дозорные. Александр уснул, дав себе слово, что построит десять таких городов, как Фивы».

Повествование 4. Город Храма

1

Чем ближе они подступали к Городу, тем чаще встречались селения, гуще становилось движение на дорогах, быстрее передавалась молва, люди начинали ждать проповедника и сами выходили навстречу, когда они появлялись на окраине.

– Смотрите, братья, как слух о нашем Учителе распространился, – говорил воодушевленно Иоанн. – Как он разит фарисеев! Это оттого, что сам Господь ему помогает! Вот увидите – войдем в Город все равно, что на белом коне. Народ признает в нем пророка!

Глаза Иоанна горели, руки взвились над головой, словно прося подтверждение у Неба, и всем очень хотелось ему верить. Ученики тихонько кивали головами, и у них сладостно сжимались сердца. Лишь немногие, Хоам да, похоже, Иуда, не разделяли общего восторга. Хоам думал о чем-то своем, шевеля в такт мыслям густыми бровями, а Иуда улыбался, слушая Иоанна.

– Все равно что златоуст вещаешь… Ровно ангел, – елейным голосом поддакнул Иуда.

Иоанн зыркнул на него, почувствовав скрытую насмешку, но прозвище понравилось. Однако Иуду с тех пор невзлюбил. Не нравилось ему эта улыбочка, которая возникала на его губах всякий раз, как он начинал вдохновенно говорить о великом.

Уже в предвечерней дымке они увидели желанный Город. Город надежд, обитель Духа. Свершилось! Они пришли покорить этот надменный град, и вот он перед ними: рассыпался горстями по холмам, стиснулся на узких равнинах, успокоившись у подножия величественного здания Храма, в котором хранились свитки Завета – договора с Богом. Ни один народ мира не имел столь веских и осязаемых доказательств связи с Творцом. И лишь грехи людские помешали ему стать самым счастливым в этом мире. Но пророки предрекли: наступит день, и Вседержитель дарует благодать, поднимет из праха народ и установит новое Царство чрез Посланца своего. А откроется Мессия в Великом и Единственном по святости Храме. Осталось ждать и верить, верить и ждать…