– О, и тут сегодня полно народу, – бормочет Пол.

– Выходной. Тут, похоже, будет весело, – говорю я, все еще глядя на музыкантов. – Может, послушаем музыку?

– Музыку? Что тут может быть за музыка? Какой-нибудь подпольный фолк?

– А чего ты ждешь? Это же не Карнеги-холл.

– Моника, ты же знаешь, что мне завтра рано вставать.

Протискиваясь сквозь толпу, мы подходим к стойке. Очереди нет, но все стулья заняты – видимо, концерт вот-вот начнется.

– Два пива, – Пол протягивает бармену деньги.

Я разглядываю людей, барабаня пальцами по деревянной поверхности.

– Ты что, расстроилась? – Пол тянет за концы моего шарфа, разворачивая меня лицом к себе. – Ну, посмотри на меня. В чем дело?

– Ни в чем.

– Моника, ты ведешь себя, как ребенок. Мы остались в Андерленде, потому что ты так хотела. Мы весь день шатались по лесу. Мне завтра рано вставать, и да, я не готов торчать тут в толпе ближайшие пару часов. У меня важная встреча.

Я киваю. Пол притягивает меня к себе и быстро целует в нос.

– Сейчас мы купим пиво, пойдем в гостиницу… – он поворачивается в сторону бара и повторяет:

– Будьте добры, два пива.

Я поворачиваюсь следом за Полом. Сегодня пожилого баварца сменил молодой мужчина – высокий, широкоплечий, в клетчатой рубашке, с темными вьющимися волосами. Он стоит с купюрой Пола и смотрит в нашу сторону, замерев, как статуя. Точнее, он смотрит на меня, причем так, что я начинаю краснеть. Я всегда считала себя симпатичной, но не так, чтобы слишком, – я не помню ни одного случая, чтобы мужчины, глядя на меня, теряли дар речи.

– В чем дело? – спрашивает Пол, хмурясь. Конечно, от него не укрылся странный взгляд бармена. – Вы не говорите по-английски?

– Два пива, пожалуйста, – говорю я на немецком.

Бармен слегка вздрагивает, как человек, заснувший в неурочном месте, прокашливается и с мягкой улыбкой отвечает:

– Конечно, фройляйн.

– Почему он так на тебя смотрит, вы знакомы?

– Конечно, нет, – отвечаю я Полу, а потом снова обращаюсь к бармену:

– Так вы не говорите по-английски?

– Да, то есть, нет, то есть… это не важно, – отвечает он на немецком. – Вы хотели пива? Темного, светлого?

– Любого, в бутылке или банке.

– У нас много разного пива, – медленно говорит он, внимательно глядя на меня. – Фильтрованное, нефильтрованное, темное, светлое. Баварское, австрийское. Бельгийское. Чешское. Безалкогольное.

– Это неважно, давайте любое.

– Ну как не важно? Вы явно не из Андерленда. Вы здесь проездом?

– Не совсем. Это важно?

– Моника, что происходит? – в голосе Пола слышится явное раздражение. – Он смотрит на тебя так, словно у вас был роман.

– Ну, я мог бы вам что-нибудь рекомендовать, – отвечает бармен, не обращая внимания на Пола. – Местного производства.

– Я же сказала, дайте что-нибудь на ваш вкус.

Бармен медленно подходит к холодильнику, достает две бутылки и ставит их на стойку перед нами. В его руках мелькает открывашка.

– Нет, нет, не… не надо, – выдыхаю я. Но бармен откупоривает бутылку быстрее, чем я успеваю возразить. Он поднимает глаза на меня, и я вижу в них удивление. – Не нужно было открывать. Мы хотели взять пиво с собой.

– Простите, – он смущается. – Я сейчас принесу еще одну бутылку.

– Он издевается? Он специально тянет время.

– Пол, ты преувеличиваешь, – говорю я, стараясь его успокоить. – Человек просто растерялся. Он совсем не говорит по-английски. Да и приезжие здесь редкость, поэтому…

– С вас четырнадцать евро, – говорит бармен, ставя новую бутылку на стойку.

– Мой муж уже дал вам двадцатку.

Бармен быстро скользит глазами по прилавку.

– Действительно, – он поднимает купюру, показывая, что нашел ее. – Простите. – Убирает купюру и отсчитывает сдачу – как мне кажется, медленнее, чем мог бы. – Вы надолго в Андерленде? – спрашивает он, не поднимая глаз.