– Я про другую химию. Между мужчиной и женщиной. Теоретически вроде всё знаю, но не представлял, что это происходит именно так. И это не про интим. Я не об этом. А вот когда каждая клеточка моей кожи тянется и прилипает к твоей даже на расстоянии, даже мысленно. Я залип на тебя, малышка, в первый день, как увидел взлетающей вверх по крутой лестнице. Понимаешь: за-лип! Вот что это? Как называется?

– Фе-ро-мо-ны! – второй раз за день я произношу это слово. – Лёша, ты же сам на кухне у Капы говорил про это. Твои и мои феромоны.

– Нет, – возразил Алексей, – первый раз я увидел тебя на большом расстоянии. Это что-то вот здесь, – он показал указательным пальцем на голову, – в мозгах. По лестнице вверх… и сразу в мозг. И торчишь в этом мозгу как заноза…

– Заноза?! А я бы предпочла, чтобы было вот здесь, Лёша, – и я показала пальцем на сердце. – Мне вчера один наш общий приятель сказал про нас: подобное притягивает подобное, и дурак дурака видит издалека.

Алексей резко сел.

– Даже не сравнивай себя со мной! Ты – свет, а у меня полно пороков.

Он замолчал, как бы обдумывая, продолжать или нет.

– Мне Ирина звонила двадцать девятого, помнит мой домашний телефон.

У меня застучало в висках.

– Так вот, видела она нас вместе тогда в ДК. Работают там с мужем.

И опять пауза…

– И? Лёша, ну что ты тянешь резину? Решил сказать – скажи, а иначе зачем начал?

– Сказала, чтоб не ломал твою жизнь. И лучше б оставил в покое сейчас, пока не поздно. Ну, или женился бы.

– Вот как?! Чего это вдруг Ирина печётся обо мне? И даёт тебе советы? И что означает «пока не поздно»?

Но он опять замолчал и опустил глаза. Мы сидели лицом к лицу. Он вцепился пальцами в воротник моего пальто, но глаз так и не поднял. На его лице заиграли желваки.

– И, Лёша? Ну, продолжай!

– Сказала, что была беременна от меня. Но мать вынудила сделать аборт, потому что моя матушка категорически не признала их, не приняла. Ну а я был зелёным пацаном в то время и ничего не знал ни про беременность, ни про встречу с матушкой.

У меня зашумело в ушах. Я не могла найти ни одного слова ни в осуждение, ни в поддержку. Просто молчала, зажав виски пальцами. Сидела на сугробе снега и молчала. И он сидел напротив. И не поднимал глаз.

– Зря я тебе рассказал. Мог бы и повременить пару дней. А так испортил встречу Нового года. Ну какой теперь праздник? Я же вижу, что сейчас с тобой происходит.

– Нет, хорошо, что открылся сегодня. Значит, оставим это в уходящем году.

– Кстати, – он посмотрел на часы, – Новый год уже наступил.

Вот так я встретила 1976 год в Романовске Приволжском, сидя в сугробе снега вдвоём с мужчиной, а не мальчиком. И с этим мужчиной у меня химия на межклеточном уровне. С мужчиной, который пока ещё не сказал мне ни единого слова о ЛЮБВИ, а только об абстрактной химии.

Когда мы вернулись в дом, ребята уже допили шампанское, сдвинули стол в сторону и смотрели по телевизору новогоднюю развлекательную программу.

– О, блудные явились, – подсмеивалась Надя, – как встретишь Новый год, так его и проведёшь. Так и будете шататься бездомными по улицам.

Я прошла на кухню и поставила чайник, села на табурет и переваривала в голове всё, что услышала от Алексея. Горло сдавил ком. Осуждала ли я его? Наверное, да. Скорее, да. Но я искала ему оправдание. Парню не было даже восемнадцати лет, и он мало что понимал тогда и в самой жизни, и в сложившейся ситуации. Он мог бы скрыть от меня, мог бы, но не стал, хотя осознавал, что ранит. Значит, ему важно было рассказать. Да, я сочувствовала ему – ошеломляющая новость обрушилась на него внезапно. В голове роем возникали вопросы: зачем Ирина открылась сейчас, три года спустя, когда сама уже в браке? Меня пожалела? Нет, я не верила в это. За что меня жалеть? Разве я выглядела несчастной? Мне можно только позавидовать! Несмотря на молодой возраст, я разбиралась в людях, и даже по двум коротким встречам с Ириной, по её реакции я чувствовала, что любовь к Алёшке у неё не прошла.