— Стало быть, перед нами будущая Мерил Стрип или Сигурни Уивер? Если мне не изменяет память, они тоже заканчивали Йель, — равнодушно спросил он у девушки, чтобы поддержать разговор.

— Уверена, я пойду гораздо дальше! — с вызовом и в то же время кокетливо парировала она, поправляя свои светлые волосы.

Оливия очень хотела обратить на себя внимание. Она с восхищением рассматривала Джеймса и любовалась им. Ей очень нравились его нестрогий стиль одежды, приятный и дорогой парфюм, модные солнечные очки. Он выглядел таким молодым и сильным, полным энергии и огромного мужского обаяния. Музыкант чувствовал, что понравился ей, впрочем, для него это было не в новинку. За много лет творческой карьеры он привык к обществу красивых женщин, которые гроздьями вешались ему на шею, и каждую новую победу он воспринимал как само собой разумеющееся событие. Красота старшей дочери Альфреда бросилась ему в глаза, но не произвела большого впечатления.

— Возможно, когда-нибудь я даже стану режиссёром, — подумав, добавила девушка после того, как Джеймс замолчал.

— Я всегда скептично относился к актёрам, пытавшимся пойти по режиссёрской тропе, нужно выбирать что-то одно, — возразил он.

— Стало быть, Вы не верите, что хороший актер может стать одновременно хорошим режиссёром? А как же Чаплин? — вступая в дискуссию, спросила Оливия.

— Думаю, Чаплин — это незначительное исключение в мире кинематографа, но исключение, как мы знаем, ещё раз доказывает правило. Ты любишь его творчество?

— Да, обожаю старые фильмы, в них столько всего искреннего и неподдельного, что хочется пересматривать их снова и снова, — с умилением в голосе произнесла она.

— В таком случае могу отплатить тебе за гостеприимство и пригласить к себе в Швейцарию. Я живу во французском кантоне Во. Там как раз и похоронен прославленный Чаплин. Ты сможешь постоять у его могилы. Может быть, его дух проникнет в тебя, и мир обретёт великого актёра и режиссёра в твоём лице.

— Хм… Пожалуй, нужно подумать об этом, очень заманчивое предложение! — Она загадочно и соблазнительно улыбнулась собеседнику.

Пока Джеймс разговаривал с Оливией о кинематографе, Свиты и Фрэнк уже садились за стол, а слуги, переговариваясь между собой, подавали лакомые закуски из морепродуктов и наливали белое вино. Неспешные, немного монотонные звуки волн, бьющихся об острые камни, разбросанные по берегу моря, приятно дополняли водной музыкой разговор гостей и хозяев. Небо было безоблачным, а солнце светило ярко, приятно обжигая теплом. В диалог вступил Фрэнк и принялся рассказывать, как его впечатлило Монтрё, когда он утром этого дня прошёл по берегу Лемана.

— Скажу откровенно, нет такого места в Европе и, кто знает, может, и во всём мире, способного потягаться по великолепию пейзажей с этим швейцарским городком. Когда Джеймс приобрёл там дом, я подумал, что это просто выбрасывание денег на ветер. Зачем лететь через океан, когда в Америке полно озёр, гор, рек, да всего чего угодно? — Он остановился, проглотив мидию. — У него в Монтрё я был пару раз и очень непродолжительное время. Обычно мы решали все дела в Нью-Йорке, а если даже и встречались в Швейцарии, то только в Женеве. А вот сегодня во время прогулки я по-настоящему ощутил тот дух благородства, изысканности и красоту природы, о которой мне постоянно твердил Джеймс, расхваливая те края. Теперь я понимаю, почему жизнь многих знаменитостей была связана с теми местами. Чарли Чаплин, Коко Шанель, Одри Хепберн, Анри Нестле…

— Чайковский, Стравинский, Толстой, Набоков, Достоевский...— продолжил Джеймс. — Лучше всего мне удаётся творить именно там. И я заметил одну поразительную особенность: в Монтрё у меня рождаются по большей части минорные композиции, тогда как в Америке я переключаюсь на мажорный лад.