— Ты уже приказал Этьену собрать вещи? — заботливо спросила она.

— Да, Фрэнк должен был сделать все необходимые распоряжения.

— Что же, в таком случае я ещё раз напомню Этьену об этом. У твоего Фрэнка ужасный французский, вдруг Этьен ничего не понял. — И Жаклин очень натурально изобразила английский акцент Фрэнка, чем сильно насмешила любимого. У неё очень естественно получалось имитировать жуткий акцент, как она говорила, «лошадиного языка».

Музыкант отпустил руку девушки и стоя смотрел на её удаляющуюся грациозную фигуру, ещё раз восхитившись её женственностью и утончённостью.

Когда она закрыла дверь, он сел за рояль и, подождав немного, опустил изящные длинные пальцы на клавиши. Что-то не позволяло ему продолжить работу. В этот момент в его голове пролетел целый калейдоскоп мыслей. Предстоящая встреча с Свитом, Жаклин, новый альбом и предчувствие больших перемен вызывали у него ощущение дрейфа по постепенно нарастающим волнам вдохновения и созидания. Закрыв глаза, он заиграл медленную и очень красивую мелодию, столь приятную и трогательную, что можно было бы часами слушать её, не переставая. Чувствовалось что-то проникновенное и в то же время неземное в этих звуках.

Всякий создатель, особенно такой амбициозный и способный, как Джеймс, мечтает, что когда-нибудь невидимые силы, исходящие откуда-то с высоты и создавшие всё живое на Земле, подарят ему собственную «Лунную сонату», которая станет венцом всего его пути. Подобная мечта о создании такой музыки была и у Джеймса. Ему даже удалось написать первую часть главной музыки его жизни. Он хранил её в тайне ото всех, будто боялся, что кто-то посторонний, услышав его неоконченное творение, разрушит это хрупкое, беззащитное создание, столь дорогое его сердцу. Он, как мог, оберегал от внешнего мира эту бесценную для него мелодию, в которой он переживал моменты радости и печали, надежды и иллюзии, вдохновения и упадка. В которой он путешествовал по неизведанным землям и безбрежным океанам, исполинским горам и безлюдным степям. Витал среди далёких небес и мерцающих звезд. Всё, что когда-то переживал он, хранилось в мелодии и гармонии этой музыки. Но закончить это, возможно, главное произведение его жизни, над которым он работал уже много лет, Джеймс никак не мог. На секунду ему показалось, что энергетические потоки, идущие изнутри, порождённые неожиданными событиями нынешнего дня, направят его мысли и руки по правильному нотному пути. И все же, доиграв до того места, на котором он обычно останавливался, он, как сбившийся с пути странник, не ведающий, в каком направлении ему двигаться дальше, прекратил игру.

Он пробудил в памяти образ Жаклин, контуры её милого лица, стройное тело и приятную на ощупь кожу, чарующий голос, так мило ублажающий его слух. Она необыкновенная девушка, думал он, в ней всё совершенно, как в той дивной природе, которая служила художественным и изысканным фоном окружающего его изобилия.

Его мысли были прерваны стуком в дверь. Этьен доложил хозяину, что все вещи собраны и шофёр готов к отъезду. Слуга также спросил, не желает ли его шеф взять с собой охрану, которая последует в другой машине. Посчитав, что в этот день его безопасности ничто не угрожает, он отказался от последнего предложения Этьена и, поблагодарив, отпустил его.

Примерно через сорок минут вернулся Фрэнк. Друзья плотно пообедали перед дорогой. Джеймс простился с Жаклин, сердечно обнял её и пообещал, что постарается вернуться как можно скорее.

Дорога к Женеве, где двух компаньонов ждал приготовленный к полёту личный самолёт Джеймса, проходила по берегу озера, и музыкант ещё раз, как он всегда делал перед отъездом, стоя у новенького «бугатти» чёрно-синего цвета, смотрел, как будто навсегда прощаясь, на другой берег Лемана, туда, где простиралась граница Франции. А по дороге в Женеву он разглядывал стройные пальмы и кипарисы, яркие магнолии, цветущие миндальные деревья и благородные лавры, растущие вдоль побережья, одарённого в придачу бесчисленным количеством ярких экзотических цветов. На другой стороне дороги, на склонах альпийских возвышенностей, зеленели тучные виноградники.