– Надо подумать, – пробормотала я. – Постой, у меня, кажется, еще звонок, – я взглянула на экран и, заметив номер главврача из частной клиники, выпалила. – Я тебе перезвоню! Алло?

– Госпожа Кац? – спросил врач, сдерживая непрофессиональную бурю эмоций в голосе. – Волков пришел в себя.

Руку внезапно разбила дрожь – я чуть телефон не выронила.

– Он в сознании? – прошептала я и закричала. – Борис, поворачивай, срочно в больницу! Я уже еду!

Я была в лихорадочном состоянии. Шла по коридору и под моими туфлями колотился пол. Не слышала криков за спиной «Госпожа Кац, туда нельзя!» Мельком в зеркалах увидела себя: кожа кипенно-белая, глаза горят, из укладки выбились локоны. Я остановилась на перекрестье коридоров, оглядывая одинаковые серо-голубые стены, и пытаясь вспомнить дорогу к Антону. Дыхание прыгало, как сумасшедшее.

– Не волнуйтесь, – Борис прикоснулся к дрожащему плечу.

Я вздрогнула – вся, как оголенный нерв. Нас догнала девушка с ресепшен и виновато зашептала, загородив дорогу:

– Госпожа Кац!.. Извините, к Волкову нельзя без разрешения главного врача!

Я позволила увести себя в кабинет. Там мужчины усадили меня на стул. Врач предложил воды, от которой пахло чем-то лекарственным, а Борис встал позади.

– Как он? В каком состоянии? – я взяла стакан, но не удержала, так тряслись руки, и переставила обратно на стол. – Я хочу с ним поговорить.

– Не все так просто, – он сунул руки в карманы белого халата. – Волков вышел из длительной комы. Он реагирует на раздражители, может фокусировать взгляд… Но впереди обследование и долгая реабилитация.

– Он понимает речь? Узнает близких?

– Когнитивные функции еще не восстановились, – врач говорил мягко и доброжелательно, как с неуравновешенным человеком. – Вы можете его увидеть, но чуда не ждите.

Я выдохнула, опустив глаза. Бледные руки дрожали на коленях, я начала комкать подол. Закрыла глаза: после всплеска адреналина резко пришла слабость.

Он жив, пришел в себя – разве это уже не чудо? Последняя ниточка, связывающая меня с мужем. В глубине души я не надеялась на благополучный исход: полгода в коме. Ждала, что эту последнюю нить беспощадно отрежут ножницами, и я потеряю остатки надежды.

Пусть не сразу. Но Антон расскажет, что случилось на самом деле.

– Кто еще знает, что Волков очнулся? – спросил Борис.

– Мать… Это все.

– Больше никому не сообщайте.

– Я обязан уведомить органы. Он важный свидетель.

А в перспективе – обвиняемый... Борис тихо переубеждал врача: нужно подождать, мы готовы платить за конфиденциальность, риски, и бог знает, что еще, главное, как можно меньший круг должен узнать, что Антон пришел в себя.

– Проводите меня в палату, – попросила я.

Когда открылась дверь, я почти успокоилась. Но к кровати шла, словно на эшафот. Снаружи был солнечный день, но здесь прохладно. Светонепроницаемые белые шторки опущены, окна светились ярким уличным светом. В палате дежурила медсестра. Попискивала электроника, но аппарат для дыхания отключили, а повязку сняли с глаз. Антон выглядел таким же безжизненным, как и в первый раз.

Молодой, сильный мужчина с огромной волей к жизни, если вопреки всему победил смерть. Вытянутые вдоль руки в багровых рубцах. Накрыт легкой простыней. Лицо рябое от мелких ожогов, сизое от пробившейся щетины.

Когда я села на стул для посетителей, Антон открыл глаза. Я задержала дыхание, с надеждой ловя взгляд. Зрачки сфокусировались на мне, но лицо осталось бессмысленным, словно он дезориентирован.

– Антон, – я положила ладони на шершавые щеки, слегка повернула голову к себе, подсказывая, куда смотреть. – Ты меня видишь? Это Дина Кац, жена Эмиля.