16. Глава 15

- Танец - это мать всех искусств, - говорит Андрей.

Он в том же смокинге, и на груди светлое пятнышко. Бабочка ослаблена, пиджак расстегнут, а в кармашке на груди нет белого платочка - оттуда торчит синий восковой карандаш.

- Ты у детей опять был? - ноги заплетаются, он меня кружит по залу к выходу.

- До половины девятого, пока спать не легли, - соглашается он. - А потом гулял. Дышал воздухом, много думал. Красивый пейзаж, сегодня, кстати, теплая ночь.

Ничего она не теплая, я смотрела погоду на завтра, и ночью заморозки.

Какой-то у него блаженный вид. В глазах безмятежная дурь.

Его руки сжимают талию, по лицу бегут огоньки цветных лампочек, мы налетаем на отдыхающих, это не танец, меня мотает. 

Но я не вырываюсь. 

Он близко, пахнет морозом, один свежий огурчик в этом баре. Все давно празднуют, купаются в аромате спиртного, а он вкусный. Сквозь толпу оглядываюсь на стойку, пытаюсь увидеть Катю.

Хотя, пусть. Уже неважно, она видела, как мы обнимаемся, как ругаемся, а тут просто танец.

- Сейчас вернётся Артур, - сжимаю его плечо, все таки стараюсь отодвинуться. Артуру не понравится, и он будет прав, я с собой справляться до сих пор не умею.

- Мы раньше уйдем, - у выхода Андрей перестает кружиться и толкает меня в коридор. - Поговорить хочу.

Спотыкаюсь на порожке, он подхватывает. Сжимает сильнее, чем в зале, пискнув, бросаю взгляд на его лицо и вздыхаю - от веселья в нем ни капли не осталось, на лбу написано: кису ждёт взбучка.

Трогаю кулон-лапку, Андрей подталкивает меня в закуток возле туалетов. Он держит за локоть, идём близко, ноги от каблуков с непривычки гудят. 

Толстые колонны, большое зеркало, неяркий свет, и глухие звуки музыки из бара.

- Ну что? - нервным движением поправляю платье. - И это отдай, - тяну из его кармашка карандаш. 

- Это мое, - он запальчиво, как в детском саду, выхватывает его обратно, - сын подарил.

- Какой сын, - закатываю глаза, хочется рассмеяться, мол, что за ересь, но не могу. - Тебе ведь Артур все сказал.

- А ты что скажешь? 

- Я тоже сказала. И родители подтвердят. Ты спрашивал?

- Нет, - он пристраивает карандаш в кармашке, оглаживает смокинг. Поднимает взгляд, серый и мутный, рукой упирается в колонну возле моей головы. - Бесполезно спрашивать. Два года врали, и сейчас тоже наврут. Все, кроме меня, знают? И Алан тоже?

Смотрю на морщинку между его сведённых бровей. Меня никто не наругал, а ведь это я виновата, нельзя было его с сыном вдвоем отпускать в туалет. 

Стоять тяжело. Молчание давит. Перебираю ногами, сбрасываю одну туфлю за другой. Его взгляд с лёгким удивлением следит, как я уменьшаюсь в росте, тоже снижается.

Он смотрит на туфли на полу. На мои ноги, как я одну поджимаю.

- Ладно, киса, - он придвигается, ладонями ныряет на мои ягодицы и сдавливает, приподнимает меня. - Ты сегодня красивая, и можешь этим воспользоваться.

- Сегодня? - шепчу. Его лицо плывет перед глазами, близко и в расфокусе. Руки на мне, - почему сегодня красивая, а не вообще?

- Только это волнует? - он хмыкает, носом касается моей щеки, шумно втягивает запах. - Ты уже два года минет мне должна, - он забрасывает мои ноги себе на бедра, платье ползет выше, задирается, он вжимает меня в колонну. - Натекли проценты. Отдавать можешь каждый день. Начать сейчас, и дальше по утрам, сразу, как проснёмся. И через два года я подумаю. Прощать тебя или нет.

Он чуть отклоняет голову, ловит мой взгляд.

Он это всерьез, кажется, так внимательно, без улыбки, смотрит.

- Согласна? - он мнет мои ягодицы. 

Трогаю карандаш, ничего не соображаю. Обрывками вертятся напоминания, что я замужем, и живём мы не вместе, и минет каждое утро делать невозможно.