Мы спали рядом на сон часе, кроватки стояли по прямой, то есть поднять голову - и рядом ее черноволосая голова. Я крал ее резинку для волос, обещал, что после сончаса отдам.

Но потом мы пошли в разные школы и друг друга забыли. А влюбленности были дальше, но просыпаться вместе утром и отдавать одежду, как тогда резинку для волос после сончаса - нет. И знакомство с Мариной все расставило по местам. Говорят, всегда кто-то любит, а кто-то позволяет себя любить.

Я позволяю. Но я и не обижаю Марину, у нас все классно.

Мну сигарету, смотрю на широкий бортик сбоку от крыльца. На бетоне пристроилась черная кошка, греется в слабом тепле мартовского солнца.

Рядом расселась темноволосая девчонка, гладит кошку по грязной шерстке.

- Хорошо сидим, - убираю зажигалку в карман.

Девушка оборачивается. Длинные локоны, бледное лицо, на губах вишнёвая помада. Молоденькая, хорошенькая, и она смущается.

- Пророчества не боишься? - шуткой сглаживаю неловкость. - Про черного кота и невезение.

- Ну...- она смотрит на меня и морщит нос. - Во-первых, это не пророчество, а поговорка. Во-вторых, может, это не кот, а кошка, - она поглаживает черную шерстку.

- А в третьих? - заинтересованно подбадриваю.

- А в-третих, он мне дорогу не переходил.

Вот как. Сказано с таким вызовом в голосе, словно ей, кровожадной штучке, дорогу переходить опасно. 

Усмехаюсь и киваю на двери кафе.

- Что не заходишь? - быстрым взглядом пробегаюсь по ее белой дутой куртке. Стройные ноги обтягивают светлые джинсы, рыжие тимберленды постукивают по ступенькам. Вряд ли она из экономии на улице сидит.

- Подругу жду, - она достает из кармана телефон и смотрит на часы. - Задерживается.

- В кафе-то удобнее ждать, - даю непрошенный совет, выпускаю горький дым.

- А я как спартанцы неприхотлива, - она трогает кошку. - Могу жить в казарме и есть суп из крови и уксуса.

- Серьезно, - качаю головой. Внимательнее присматриваюсь к этой пигалице. - А ещё что о спартанцах знаешь?

- Только это, - признается она и смеётся.

Невольно улыбаюсь. Подхожу ближе, кошусь на бетонный бортик и, мысленно махнув рукой, присаживаясь рядом.

- Спарта - сильнейшее государство Греции. Остальные греки поражались их бесстрашию, - стряхиваю пепел под ноги. - Царь Филип Второй адресовал Спарте письмо, в котором написал что-то вроде: сдавайтесь, ведь если моя армия войдет в ваши земли, я уничтожу ваши сады, подчиню людей и разрушу город. И спартанцы ответили коротко - "если".

- Были уверены в победе? - она с любопытством поворачивается, смотрит на меня. У нее и глаза шоколадные, темные. Большие, и густыми ресницами хлоп.

- Нет. Не боялись угроз и смерти, - отвечаю, в ответ смотрю на нее. Слишком долго, поспешно отвожу взгляд.

Сидим, между нами кошка, я выпускаю дым. Шарю в кармане, нащупываю конфету. Сегодня едем на ужин к родителям, но с Мариной уже с утра разворошили одну коробку с грильяжем.

И кое-что осталось.

- С праздником, - протягиваю девушке конфету в зелёной обертке. - С восьмым марта.

Она внимательно ее изучает. И, хитро сощурившись, напоминает детское правило:

- Конфеты у незнакомых дяденек брать нельзя.

- Не такой уж я и старый, - хмыкаю. Да, мне почти тридцать, а ей лет двадцать. Но я неплохо выгляжу, никакой я не дяденька, пусть не врет. - Я Алан, - представляюсь, покачиваю конфеткой.

Она прячет улыбку в воротник. Тянет тонкие пальцы, забирает грильяж. Подумав, говорит:

- Юля.

Юля. От греческого - пушистая. Кошачье какое-то имя, мягкое. 

Ветер развевает ее волосы, до меня долетает аромат духов. Ягоды, ваниль, что-то шоколадное. 

Затягиваюсь дымом. Она теребит фантик. Снова достает телефон. Смотрит на время и выуживает из кармана красно-белую пачку сигарет.