– Сын органиста, – догадался Густав.

– Больше сюда не суйся! Голову оторву! – предупредил Генрих.

Он резко хлопнул мальчишку ладонями по ушам и вышвырнул за дверь. Оглохший Марк растянулся на полу, потрогал раненную шею, слизнул кровь с пальца и размазал по щекам слезы обиды. Возвращаться к маме мимо грозного охранника было боязно. Отвлекать отца во время подготовки к выступлению запрещалось. Мальчик пробрался за колонами по боковому нефу и спрятался на лавке в крайнем ряду.

Произошедшее в недрах орга́на его жутко напугало и заинтриговало. Неправильный звук для чего? За какие секреты злые настройщики готовы пытать и истязать случайного свидетеля?

Постепенно слух возвращался к Марку. Он переборол страх и тайком вслушивался в работу настройщиков. Процесс был долгим, что объяснялось размерами музыкального инструмента. Пять клавиатур под руками отца, плюс педальная под ногами, сотни регистров, тысячи труб. Но особое внимание настройщики уделяли трубам с низким звуком. Самыми басовитыми трубами управляла педальная клавиатура. Наконец узкие туфли отца перестали метаться по плашкам, вернулись друг к другу и замерли. Орга́н затих, настройка закончилась.

Братья Фоглер вышли в центральный неф. Марк распластался на деревяной скамье. Он не видел, но слышал, как Генрих Фоглер поднялся к отцу, раскрыл чехол из мягкой кожи и извлек переплетенную пачку листов. Зашелестела бумага, пальцы отца перебирали страницы.

Та самая нотная тетрадь, в которой настройщик делал пометки, догадался Марк. Отец изучал ноты и мысленно проигрывал незнакомую мелодию. Марк вспомнил загадочные слова – четвертая ступень Пирамиды. Какой Пирамиды? Он знал про каменные пирамиды в Египте. Это единственное из семи чудес света, сохранившееся до наших дней. Или не единственное?

Через некоторое время в соборе появились слушатели. Марк удивился – всего трое. Судя по звуку шагов один был толще и выше остальных. Зрители сели в центре зала на места с лучшей акустикой.

Заиграл орга́н. Музыкальные волны оживили пространство собора, освежили воздух, словно наполнили пустой аквариум живительной влагой. Марк разбирался в музыкальных формах. Он слушал в органном исполнении знаменитые токкаты, вальсы, сонаты, марши. На этот раз отец играл неизвестную фугу. Музыка была сложной, полифонической, энергично накатывающей и отступающей подобно морским волнам. Присутствовала общая тема, которая повторялась вновь и вновь на разных регистрах. Регулярную палитру звуков смазывал низкий тембр, которого добились настройщики. Трубы звучали иначе, чем обычно – странно и неправильно.

Марк высунулся, чтобы рассмотреть слушателей. Запомнил высокого толстяка с большой залысиной. Крупный дядька слушал сосредоточенно. Поначалу органная музыка властвовала и подавляла. Но по мере исполнения энергия труб передавалась слушателям, меняла их настроение, разум и даже внешний вид. Как сухое дерево пропитывается влагой, становясь гибким и мощным, так и слушатели пропитывались музыкальными волнами и внутренне оживали.

Фуга продолжалась и продолжалась. Марк устал, растянулся на скамье и заснул. Проснулся мальчик от тишины. Были слышны лишь легкие шаги отца, покинувшего кафедру. Необычный концерт только что закончился, но аплодисментов не последовало. Слушатели пребывали в благоговейном трансе. Мощные трубы стихли, однако порожденная ими энергия проникла в зрителей и продолжала властвовать над ними.

Так длилось четверть часа. Потом со скамьи поднялся лысый толстяк. Казалось, он стал крупнее и выше. Взглянул на товарищей, те встали и заняли место оруженосцев – так показалось Марку. Еще он услышал, что трое зрителей, прослушавших фугу, покидали собор другими людьми. Даже звуки шагов у них стали тверже и четче.