– Это странные места, богатые суевериями, – сказал попутчик, но Эдгар ничего не ответил ему.

Когда-то, в Лондоне, он настраивал “Эрар” богатому индийскому банкиру, сыну магараджи, который показал ему стоящий на полке над роялем алтарь, посвященный многорукому слону, похожий на миниатюрную часовенку. Он слушает песни, сказал индус, и Эдгару понравилась такая религия, где боги наслаждаются музыкой и фортепиано может быть использовано для молитвы.

Еще быстрее. Сотни маленьких рыбацких лодчонок, долбленок, плотов, джонок, одномачтовых арабских корабликов толпятся в устье бомбейской гавани, расступаясь перед нависающим над ними корпусом парохода. Пароход медленно вползает в порт и подходит к причалу, втискиваясь между двумя торговыми кораблями поменьше. Пассажиры сходят на берег, где их уже ждут экипажи, принадлежащие пароходству, которые должны отвезти их на железнодорожную станцию. На прогулку по улицам времени нет, одетый в форму представитель пароходства говорит, что поезд ждет, ваш пароход опоздал на сутки. Был сильный ветер. Они проходят через задние ворота станции. Эдгар ждет, пока разгрузят и снова погрузят его багаж. Он следит внимательно: если пропадут его инструменты, найти здесь другие будет невозможно. В дальнем конце станции, где стоят вагоны третьего класса, он видит людское месиво, выплескивающееся на платформу. Кто-то берет его за руку, провожает до поезда и показывает место, и скоро они снова в движении.

Еще быстрее, мимо окон проплывают платформы, и Эдгар разглядывает толпу, подобной которой не видел нигде, даже на беднейших улицах Лондона. Поезд набирает скорость, несется мимо трущоб, прилепившихся к самой железнодорожной насыпи, дети врассыпную убегают от паровоза. Эдгар прижимается лицом к стеклу, чтобы лучше рассмотреть построенные без всякой системы лачуги, облезлые бараки со стенами, побелевшими от плесени, но с крылечками, увитыми растениями, и каждый проулок заполнен людьми, все торопятся куда-то, но обязательно останавливаются и провожают поезд взглядом.

Поезд мчался все дальше вглубь континента. Насик, Бхусаваль, Джабалпур – названия городов звучали все необычнее и, как казалось Эдгару, все мелодичнее. Они пересекли пустынное плато, где от рассвета до заката было не встретить ни одной живой души.

Время от времени они останавливались, паровоз тормозил, медленно втягивая вагоны на избитые ветрами одинокие полустанки. Там, появляясь из дрожащего марева, у поезда собирались бродячие торговцы, прилипали к окнам, просовывали благоухающие блюда карри, кисло пахнущие лаймы и бетель, поделки из самоцветов и перьев, открытки с изображениями крепостей, верблюдов и индуистских богов, фрукты и пыльные леденцы, плошки для подаяния, грязные треснутые горшки с одинокими монетками на дне. Товары и голоса осаждали окна, купите, сэр, пожалуйста, купите, сэр, это вам, только для вас, и поезд снова трогался, а некоторые продавцы, обычно те, что помоложе, цеплялись за него и, смеясь, отказывались слезать, пока в дело не вмешивался полицейский с дубинкой. Иногда им удавалось проехать достаточно далеко, и они спрыгивали, лишь когда поезд набирал слишком большую скорость.

Однажды ночью Эдгар проснулся в тот момент, когда поезд въезжал на маленькую темную станцию где-то к югу от Аллахабада. Вдоль путей протянулись бараки, сквозь распахнутые окна которых можно было различить тесно прижавшиеся друг к другу тела. Платформа была почти пуста, не считая малочисленных торговцев, которые проходили мимо и заглядывали в окна, пытаясь разглядеть, кто из пассажиров не спит. Один за одним они останавливались у окна Эдгара, манго, сэр, для вас, не желаете ли почистить ботинки, сэр, просто выставьте их в окно, самса, очень вкусно, сэр. Неудачное место для чистильщика обуви, подумал Эдгар, и тут перед окном остановился молодой парень. Он ничего не говорил, только заглянул внутрь и ждал. В конце концов Эдгар почувствовал себя неуютно под взглядом молодого человека. Что ты продаешь? – спросил он. Я бродячий поэт, сэр. Бродячий поэт? Да, сэр, всего одна анна