– Тебя, буржуй, не спросили, – с ненавистью отозвался солдат из очереди.

– Сам ты буржуй! – заявило верблюжье пальто. – А я – адепт свободных профессий, и не позволю всякому хаму…

«Адвокат? Нет, скорее, ночной спец по банковским сейфам», – решила Новосильцева.

Адепта заглушили крики толпы.

– Пусть пройдут! Пройдите… Господа офицеры!.. Солдаты! Все идите… – и несколько военных в изношенных мундирах неторопливо потянулись к турникету, выстраиваясь в небольшой хвост по соседству. Но их все равно почему-то не пропускали к поезду.

– Сударь, я отлучусь ненадолго, не возражаете? – обернулась Новосильцева к пожилому господину в вицмундире без петлиц. – Вы сможете потом меня узнать?

– Без возражений, сестрица! – с готовностью отозвался бывший чиновник. – Как же не признать, не волнуйтесь! А то, пожалуй, вам лучше с военными. Ведь вы из таких же? Иначе вам ждать и ждать. До второго пришествия.

– Благодарю вас душевно, сударь. Попробую, когда вернусь.

– Поторопитесь! – в спину ей крикнул чиновник. – Этот поезд недолго стоит!

Она не торопилась. Развернулась и пошла от платформы, не глядя, куда идет. Медленно миновала бесконечный ряд картонных и деревянных ящиков, навесов, накидок, плащ-палаток. Дикий городок беженцев протянулся вдоль привокзальной дороги. Здесь расположились, в основном, женщины – пожилые, многие с детьми. Было немало и молодых, с виду курсистки или студентки – девушки, похоже, из когда-то приличных семей. Попадались солдаты, почти все – раненые. Ни одного офицера.

Обитатели стихийного городка жили здесь не одну неделю. Многие даже освоились, привыкли, обжились, не теряя надежды когда-нибудь уехать на Восток. Конечно, не с этим поездом. Знали: в этот их не пустят.

Они оживленно переговаривались с соседями, обменивались слухами, препирались, спорили. В какой-то момент Новосильцева с удивлением услышала смех – тоже женский. И только дети грустно молчали, нахохлившись, как воробьи под дождем.

Облачка вкусного пара подымались из котелков, кастрюлек, жестяных консервных банок. Беженцы готовили себе на примусах, керосинках, небольших кострах. У «особняка» из пятиместной палатки, выгоревшей на солнце добела, Новосильцева увидела даже турецкий мангал.

Беженка получила чай на пункте помощи станции

Транссиба. Фото неизвестного офицера чехословацкого легиона. Осень 1919 год

Снова раздался смех, на этот раз с оттенком неудовольствия: девушка в осенней пелерине, поселившаяся в настоящем дворце из трех снарядных ящиков, хлопнула по руке молодого солдата с забинтованной головой. Тот разместился под навесом из английской плащ-палатки в желто-коричневых пятнах, растянутой на четырех кольях, и только что нарушил границы соседнего владения.

Как же попасть на этот чертов поезд?

И тут будто солнечная искра попала ей в глаза.

Около пыльного куста придорожной облепихи стоял странный господин, явный иностранец. Небольшого роста, чуть выше Новосильцевой, но крепко сбитый и с виду физически сильный, господин своим круглым лицом, южно-азиатскими черными глазами в круглых очках напоминал японца, или, скорее, малайца. А в остальном – европеец. Он был в мундире капитана французской армии, офицерских брюках и в русских высоких сапогах – сильно избитых, но зеркально начищенных. На ремне через плечо у него висела портативная фотокамера фирмы «Кодак». Занимался он не менее странным делом.

Французский малаец медленно, очень осторожно снимал с колючих веток облепихи прозрачные янтарные ягоды, долго нюхал каждую. Потом неторопливо клал её в рот и медленно жевал, чуть морщась.

Однако не солнце сверкнуло в глаза Новосильцевой, а искрящееся великолепие высших орденов Российской империи и королевства Бельгии на груди любителя облепихи.