Марки не имели защиты от подделки. Поэтому не только в провинции, но и даже в столицах частные типографии тайно печатали деньги-марки без ограничений.
Мало того, фальшивые русские марки стала выпускать Германия. В качестве оружия информационной войны. На оборотной стороне марки немцы печатали:
«Имеет хождение наравне с банкротом серебряной монеты».
В разгар войны финансовая система империи рухнула, утянув за собой всю экономику16. Таким оказался итог гениальной «золотой» реформы.
Однако самой важной реформой графа Витте стала не «золотая», а алкогольная.
Именно С. Витте в полном объёме воскресил «пьяный» бюджет. Была введена монополия государства на продажу крепких напитков. Отныне все доходы от водки в виде акцизов, прямых и косвенных налогов пошли в казну. Царской власти стало очень выгодно истреблять водкой собственное население. Продажа крепкого алкоголя увеличивалась по экспоненте.
И. Л. Горохов (1863—1934). «Запил»
Неожиданно Россия, прежде всего, крестьянская опять ответила на «пьяную» реформу мощными протестами. Не только деревни, крестьянские общины, а целые уезды добровольно отказывались от употребления водки и полностью запрещали её продажу на своих территориях.
В. Е. Маковский (1846—1920). «Не пущу!» (по синим вывескам легко узнаётся дешёвый кабак). Спаивание народа в Российской империи обернулось горем не только для деревни, но и для города. Картина была запрещена цензурой.
Власть ответила жестокими репрессиями – арестами особенно активных трезвенников, массовыми порками населения. Пороли всех без разбору – вплоть до стариков, женщин и детей. Пороли даже священников. Вождей движения за трезвость вешали.
Народное сопротивление против истребления народа было подавлено. Но старообрядцы, как всегда, устояли перед очередными зверствами царской власти. Хотя и в их среде постепенно начался процесс «обмирщения» – некоторые, в основном, столичные богачи, приобщались к европейскому платью, начали пить вино и даже курить. И все же в массе своей староверы оставались носителями лучших качеств русского народа – религиозного трудолюбия и здоровой жизни. Многие пошли учиться, даже за границей заканчивали университеты. Грамотные и особенно ученые люди среди старообрядцев всегда пользовались уважением и даже почетом.
Видно, поэтому, решила Новосильцева, нет среди старообрядцев бедности, а нищеты и подавно.
– Не, Дунька, нищие у нас быват, я слыхала от людей, – сказала ей Гашка. – Хоть сама не видела. Варя одного видела, да не отгадала, наш или мирской.
– А воровство? – спросила Новосильцева.
– Попадаются. Но с крадунами у нас быстро.
– Руки отрубаете? – догадалась Новосильцева.
– Сдурела, городская? – расхохоталась Гашка. – Верно, у вас, у московских, отрубают. У нас по-другому. Быстро, – повторила она.
– Как же?
– Попадётся кто на воровстве, тогда собирают всю деревню. Каждый подходит и говорит вору: «Отрекаюсь от тебя, злодей, навечно!» Потом, коли возраст у крадуна подходящий, сдаём его вашему царю в солдаты. А ежели возраст не подходит, староста пишет бумагу царскому начальству, вся деревня бумагу подписывает. И по той бумаге вора ссылают на край Сибири, а то и дальше – на Сахалин. Так всегда делали, – уточнила Гашка. – Теперь не знаю, как. Сейчас другие напасти – вылезли из преисподней чехи, белые, зелёные всякие…
– А красные?
– Красных у нас нету. У нас партизаны. Свои, мужицкие, – шёпотом сказала Гашка. – В других краях, слыхать, есть и красные партизаны.
– А что Варвара? Слышно что?
– Ищем. Никеша с Серёнькой ищут. Какую неделю уже.
И ещё один важный вывод сделала Новосильцева из своих наблюдений.