– Мы здорово продвинулись… несмотря на твою неопытность.

Уго с тоской оторвал взгляд от куска сыра и ножа в своей руке. Маир улыбался.

– Ты действительно работал на совесть, – признал виноградарь. – После обеда мы отправимся к отцу, пусть он посмотрит твои руки.

Саула дома не оказалось. Зато там были Аструга и Дольса – они жили вместе с Саулом с тех пор, как Аструга овдовела. Пока служанка искала хозяйку, Маир привел мальчика в комнату, где стояли стул, стол и кровать; все остальное пространство было заполнено медицинскими инструментами, мальчику незнакомыми, книгами, множеством книг, и бесчисленными горшочками и пузырьками. Уго пытался притерпеться к смеси незнакомых запахов, привыкая к спертой атмосфере, угнетавшей его, когда в комнату вошли Дольса и Рехина. Мальчик залился краской, от духоты и от смущения кровь толчками приливала к лицу, а подружки, с притворным вниманием расспрашивая Маира о здоровье, бесстыдно глазели Уго между ног. Тот выпрямился, стараясь овладеть собой; он был уверен, что после стольких дней ползания по виноградникам там уже не осталось никаких пятен. Наконец в комнату вошла Аструга.

– Оставляю его вам, – объявил Маир на прощание. И обернулся к Уго. – Мне кажется, тебе еще несколько дней не стоит работать… на виноградниках. – Он похлопал мальчика по спине. – Моя сестра о тебе позаботится.

Уго почему-то почувствовал себя покинутым, как будто Маир от него отказывается.

– Ты ведь был подопечным Арнау? – поинтересовалась Аструга и принялась изучать волдыри на его ладонях. Уго не успел ответить, Аструга продолжила сама: – Он был хороший человек. Ни тебя, – обратилась она к дочери, – ни меня сейчас не было бы в живых, если бы не Арнау Эстаньол. Отведите парня к колодцу и промывайте руки до тех пор, пока не удалите всю землю из ран, – велела Аструга девочкам.

Они вышли из кабинета через другую дверь и оказались в саду; аромат цветов, вечерняя свежесть и яркие краски успокоили души. Уго протянул ладони к закраине колодца, и девочки, зачерпнув воду ведром, тщательно промыли его раны.

– Это правда, – сказала Дольса.

– Что – правда? – почти одновременно отозвались Уго и Рехина.

– Что еще несколько дней ты не сможешь работать.

Уго наконец отважился поднять на Дольсу глаза. Девочка смотрела на него чуть ли не с вызовом.

– Рехина, – обратилась она, не отрывая взгляда от Уго, держа его ладони в своих, – сходи узнай, не нужно ли моей матушке воды из колодца. Пожалуйста, – быстро добавила она, пресекая возможные возражения.

Они остались наедине. Уго хотел… ему бы хотелось спросить, почему Дольса рассказала про решетку в давильне. Паренек покраснел, вспомнив девушку с раздвинутыми ногами… А потом вспомнил, как стыдно ему было, когда вышла Дольса. Он представил себе юные, еще не созревшие груди Дольсы, вот они поднимаются и падают так же, как…

– Эй! – вскрикнула девочка и резко вырвала руки.

– Прости, я не хотел…

– «Прости, я не хотел», – передразнила она. – Похабник! Да и потом, ты что, забыл, что я еврейка?

Мальчику стало неловко. Все правда: он христианин, она – еврейка. Всякие помыслы о еврейских женщинах для него запретны.

– Мы ничего… не делали, – пробормотал Уго. – Ни один священник не принял бы это в расчет, – добавил он с преувеличенной убежденностью, разглядывая волдыри на своих ладонях.

– Твоим священникам нет никакого дела, если христианин возляжет с иудейкой, они рассматривают это как еще одну форму унижения и власти, какую над нами имеют христиане. А вот если случится наоборот, такого они допустить не могут: все законы ясно гласят, что, если иудей возляжет с христианкой и будет пойман, обоих незамедлительно сожгут на костре, – объявила Дольса. Уго вздохнул. – Что меня беспокоит, так это отношение моей собственной общины. Думаешь, нашим придется по нраву связь еврейской девушки с христианином? Одну девочку за такое изуродовали: отрезали нос, чтобы она больше не возбуждала христианина, который ее домогался.