– В следующий раз ты попробуешь добротного кожаного кнута, – предупредил альгвасил, снимая Уго с ослика по возвращении к Городскому Дому. Он развязал веревки и вернул мальчику рубашку. – Сначала ступай обмойся, – посоветовал страж порядка, увидев, что Уго собирается одеваться. Мальчик ошалело помотал головой. – В море. В твоем распоряжении целое море.

Злоумышленнику пришлось вытерпеть еще немало оскорблений по дороге от Городского Дома к берегу, однако теперь – без альгвасилов, без осла и веревок, с окровавленной спиной – мальчику больше сочувствовали, нежели глумились над ним.

– Замолчи! Оставь бедняжку в покое! – выговаривала немолодая женщина своей товарке возле пекарни на улице Регомир. – Он уже искупил свою вину. Это ведь голод заставляет их воровать лук. Возьми, паренек.

С этими словами женщина оторвала изрядный кусок от еще горячей буханки хлеба.

Хлеб из гороха с чуточкой белой муки. Уго проглотил кусок только что из печи, не успев даже ощутить вкус. Затем вышел на берег и под взглядами матросов и рыбаков пробрался между лодками к самой его кромке, где лениво плескались волны. Погода стояла хорошая: тепло, солнечно, безветренно. Несмотря на ясный денек, вода показалась холодной, так что, не войдя еще по пояс, Уго окунулся, и спину ожгло страшной болью. Мальчик сидел в воде, пока жжение не прекратилось. «Мне повезло», – еще недавно, на верфи, радовался Уго, когда не попал в темницу замка Пучей. В Равале он сильно засомневался в своем везении. Но теперь… За каких-то два дня его мир рухнул. И все-таки Пучи до него не добрались: естественно, им было бы сложно узнать его на низкорослом ослике, со склоненной головой, между двумя рядами злобных зрителей. И матушка его тоже не видела, в этом Уго был уверен. Мальчик устремил взгляд к горизонту, далекому и бескрайнему. «Луковка!.. Ха-ха!»

Уго вылез из моря с мурашками по всему телу и стал поскорее натягивать рубаху.

– Сначала оботрись, парень, – посоветовал приземистый бородатый конопатчик, на ходу бросая тряпицу. Потом осмотрел раненую спину. – Повезло тебе, – добавил он. – Стегали без злости.

– Повезло? – вырвалось у Уго.

– Конечно. Это ведь ты полез в драку, когда казнили мисера Арнау? – Вопрос больше походил на утверждение. – Смело. Неразумно, но смело. Вступиться за справедливость перед придворными полагалось городским советникам, но их больше интересует дружба с власть имущими, чем судьба горожан, а теперь, без короля Педро… – Конопатчик прищелкнул языком и, не закончив фразу, громко позвал какого-то Андреса, каковой вскоре высунул голову из-за лодки. – Принеси снадобья от ран, – велел бородач.

Барселонский берег разделялся столбами, отмечавшими зоны, где можно вытаскивать на берег рыбацкие лодки, и зоны, предназначенные для строительства судов под открытым небом. Перед старинными римскими воротами Регомир располагалась старейшая в Барселоне площадка для корабелов. Рядом со стеной стояло небольшое здание под названием Voltes dels Fusters[10] – здесь хранились паруса, мачты, реи и другие детали оснастки, но корабли строили прямо на берегу; этим ремеслом и занимались Андрес, паренек чуть постарше Уго, и Бернардо, его отец: первый был подмастерьем, второй – мастером-конопатчиком.

Бернардо сам обработал раны мальчика: от его мази спину снова ожгло, как при погружении в соленую воду. Пока он это делал, подошли другие работники. Все знали, что Уго провезли по улицам на осле, а еще, кажется, всем было известно, что произошло в день казни мисера Арнау.

– Ты ведь сын Матиаса Льора? – спросил сгорбленный мастер, морщинистый и загорелый. – Его еще прозывали Свистун. Твой отец всегда что-то насвистывал. – Старик закаркал – такой у него был смех. – Очень его было жалко. Как твоя мать поживает?