Как с той первой встречи, когда пришел боярин Воронцов в эту обитель молить Бога о первенце своем, так и ныне сердце Семена Иванович было отверсто для отца Алексия. Подобно чистой воде умывался он беседою с мнихом.

– Из Москвы гонец прибыл, – сказал Семен Иванович, – воевода Даниил Холмский взял на щит Казань.

Это была великая весть. Дело невиданное! Доселе русичи только оборонялись от ордынцев, а Державный в гордости своей послал воевод к самому ордынскому логову – и вот! Казань в руках Москвы!

Алексий на миг задумался над услышанным, и сказал светло:

– Это богоугодное дело!

– Богоугодное…

На Рязани не было принято поминать добром Иоанна Московского. Хоть и был Державный родным братом вдовой княгини Анны Васильевны, и приходился дядей князю рязанскому, и был покровителем и благодетелем, но ненасытное поглощение целых княжеств, беспрерывная докучливая опека Москвы, незримая угроза порабощения, нависшая над Рязанью, все это долило, вызывало глухую злобу. И никому иному не посмел бы сказать боярин Воронцов то, что сказал Алексию:

– Восхищаюсь мужеством Иоанна! Вот уж кто не ожидает Конца Света!

К 6664 году (1486 год от Рождества Христова) Иоанном Третьим к Москве был присоединен Верейский удел; князья Ярославские, слабые и бессильные, добровольно уступили Державному свои наследственные права; Ростовские князья продали половину княжества. А теперь Тверь… Московское Великое княжество становилось Русью, или даже Россией, по Византийскому образцу. А Рязань – это тоже часть земли Русской.

Боярин и инок сидели под тенью книжной мастерской, впереди простирался сад, а дальше огородик, где мелькали выцветшие серые рясы трудников. Феденька и Миша бегали меж дерев, играя в горелки. Пчела, покружив у бревенчатой стены, села на лавку.

– А Новгород?! Когда своя своих избиваша… за семь лет до Страшного Суда! А Тверь?! А изгнание князя Верейского? Восхищаюсь и дивлюсь!

Восклицая все это, Семен Иванович встал и под сапогом его хрустнула переломленная ветвь.

– Все, что созиждет царь московский согласуется с деяниями государственными. Но нужно ли это сейчас! Вот ты, отче, переписываешь книги… Для кого? Зачем? Кому нужна мудрость книжная, ежели всё! Конец всему! Не будет более жизни на земле – грешники сойдут в ад, а праведники…

Боярин не договорил, снова сел на скамью:

– Одно нам осталось… Молить Господа и каяться. Прилежно исполнять труд свой.

«Исполнять труд свой» означало и воспитание сыновей в Божьем страхе. А как предстанет он, раб Семен, перед Создателем своим, когда он даже не может обуздать греха малого отрочати?

– Ныне молились с Мишей…

Семен Иванович резко перешел от великого до малого, от дел княжеских до своих семейных забот. Но ум отца Алексия, не расточенный земными похотями, хорошо понимал мятущийся голос души боярина.

– Уже крепко знает наизусть и весь чин утренних молитв и вечерних, – говорил Воронцов, – после молитвы спрашиваю его: «Чего ты просил у Господа?». Отвечает: «Что бы всем было что вдосталь кушать!». Скажи мне, отче, неужто у него только и мысли, что… Твержу ему по всяк день, что ни хлебом единым…

Инок с улыбкой похлопал возмутившегося духом отца по руке:

– Господь великий лекарь, Семен Иванович!

Говорить более было некогда. У монаха весь день в строгом распределении молитвы и труда. От того Алексий скорым шагом ушел в свою келью и вернулся с несколькими списками, перевязанными веревочкой.

– Вот. Прочти. В Москве не верят в скорый Конец Света. В окружении государя Иоанна Васильевича уж точно. Там ожидают Господнего Благословения! Что по Провидению Божию Москва станет Третьим Римом!