– Говорят, что они вкусные.
– Если с укропом отварить, – вспомнил отцовские наставления брат. – А если с луком, то невкусные?
– Не знаю, я их не ел – я подхватил ведро. – Пошли домой, а то самих комары сожрут.
– Давай поставим в спальне, – предложил дома Пашка.
– Зачем?
– Мамка с батей утром проснутся и обрадуются, что мы много наловили.
– Давай, но в ведре нельзя, в него корову доят. Давай в тазу.
Мы переложили раков в большой жестяной таз и поставили на полу возле родительской кровати.
Утром, зевающий и продирающий глаза отец, вставая с кровати, стал в таз. Вот крику-то было!
– Убью, уроды!!!
– Батю рак укусил! – закричал Пашка.
– Они же не кусаются?
– Значит…
– Уроды!!! – отец топотал из спальни.
Мы, вскочив с кроватей, в страхе бежали из дома, а вслед нам летели раки и отцовские проклятия.
Сапоги мертвеца
– Владик, ты что, завшиветь хочешь? – спросила мать. – Сходи, почисти навоз.
– А какая связь? – Пашка вытащил свой верный ежедневник и помусолил карандаш.
– А связи никакой, – развела руками мать, – просто навоз надо чистить кому-то. Иди и чисти, – пнула меня ногой. – Язвенник проклятый!
– У Влада язва? – оживился Пашка.
– Пока нет, но со временем…
– Доброе утро, горбатый герой, – отец с песней вошел в прихожую, – здравствуй, горбатый герой. Возвращение дяди Васи, – он растопырил руки, как горилла.
– Сыскался! – мать всплеснула руками. – Явилось горе наше, не запылилось!
– Хорошо живем, – отец уселся на табурет, – борщ есть и котлеты на второе.
– Вить, ты чего? – мать с подозрением принюхалась.
– Раньше сапоги с мертвых снимали, – разглагольствуя, отец достал из сумки сапоги и водрузил их на стол.
– Это как? – Пашка был от рождения любопытен.
– А вот так: шлепнули тебя, – отец сложил два пальца и ткнул ими в лоб Пашке, – и все, сапоги твои забрали.
– У меня нет сапог.
– Может поэтому, – посмотрел на нас задумчиво, – вы пока и живы, что у вас сапог нет. У немцев сапоги были удобные: кожа, широкие и с подковками – чечетку танцевать можно, а тут – какие пришлись. Но ничего, если начистить как зеркало, то можно будет выходить в люди, как Максим Горький.
– Бери сапоги батины и иди чисти хлев, – прервала демагогию мать.
– Это большая честь, – важно заявил Пашка.
– А ты, – мать ловко отвесила Пашке оплеуху, – иди за ним и записывай. Будешь как фронтовой корреспондент. Хроника пикирующего бомбардировщика, все дела. А ты, Витя, про сапоги мне расскажешь…
– А сапоги? – спросил я.
– Сапожник завсегда без сапог, а директору без сапог нельзя, – отец подтянул сапоги к себе. – Горбатые не терпят суеты.
– Иди без сапог, – мать дернула меня за плечо, – трудности закаляют характер.
– Пап, а ты у кого их спер? – спросил Пашка.
– Почему сразу спер? Мог же и купить…
– За какие шиши ты их купил? – подозрительно прищурилась мать.
– Ну, не купил… Все равно…
– Откуда сапоги, Вить? Ты не юли, скажи нам.
– В общем, заезжал я к Нинке. Смотрю, в коридоре сапоги стоят. Ну я их и того.
– Ворюга ты, Витя!
– Не своруешь, где возьмешь? – отец пожал широкими плечами.
– Нинка твоя клуша еще та, сидит в своей общажной пердильне безвылазно, но может же и догадаться, что ты сапоги увел.
Старшая сестра отца тетя Нина Свечкина с дочкой Лариской жили в Клиновске, в общежитии карандашной фабрики, с общей чадной кухней, где было не пройти от изрезанных столов и колченогих стульев, и одним туалетом и умывальником на весь этаж. У них было две с половиной комнаты. То есть их комната и комната покойного мужа – Васи, с которым тетя Нина разошлась незадолго до его смерти. Комнаты были расположены напротив друг друга, в конце коридора, поэтому они выгородили пространство между комнат и поставили дверь. Там стол обеденный и холодильник, типа импровизированной столовой. Почему-то это помещение они называли куркурятником. А перед этой дверью, с внешней стороны коридора, стоял большой и тяжелый деревянный ящик с двумя навесными замками для хранения картошки.