– Какой еще кильки?

– А какая есть? – по-ленински хитро прищурился отец.

– Вроде никакой, – замялась тетя Нина.

– А мне кажется, что соленой пахнет.

Тетка, перекосившись лицом, достала из холодильника кастрюльку с соленой килькой. Отец начал прямо горстями кидать ее в рот.

– Луку почисти, к соленой рыбе лук первое дело, – распоряжался он, доливая в стакан остатки водки.

Тетя Нина, ненавидяще глядя на нас, чистила репчатый лук.

– Помнишь, как мойву с морковкой тушили? – отец оперся широкой спиной и стену и расслабленно закурил, стряхивая пепел в стакан.

– Вить тут нельзя курить, я же астматик. И никакой мойвы я не помню.

– Ну как же? – удивился, пропустив мимо ушей слова про астму. – Морковочку с лучком потушишь на сковородочке, а потом туда мойвочку и сверху этак той же морковочкой и прикроешь, – причмокнул. – Объедение получается и мойвой совсем не пахнет. Помнишь, ты все время ела так, что за ушами трещало? Вечно после тебя никому не доставалось.

– Да не было такого! – тетя Нина вскочила с табурета, куда было примостилась. – Ты уже заговариваешься!

– Не было, так не было, – необычно покладисто согласился отец. – Как говорится, не болит, а красный. Давайте спать, – забросил окурок в горлышко водочной бутылки, – утра вечера мудренее.

С трудом сдерживающаяся тетя Нина разложила в зале диван и постелила нам. Сами они легли во второй комнате, на кровати.

Я уже начал засыпать, когда отец ткнул меня жестким пальцем в спину.

– Спишь, сынку? – прошептал он.

– Угу.

– Не время спать: надо дело делать.

– Какое?

– Пока эти курицы спят, мы обчистим подпол.

– Чего?! – я едва не закричал, но отец зажал мне рот широкой ладонью.

– Тихо все вытащим, а потом ты мне передашь в окно, а я в машину загружу. Натянем городским клушам нос, – затрясся в беззвучном смехе, заставив задрожать диван.

– Вить, что у вас там? – тетя Нина не без оснований подозревая младшего брата в какой-нибудь каверзе, не спала, чутко прислушиваясь к происходящему в зале.

– Ничего, – недовольным сонным голосом ответил отец, – спим мы.

– А мне показалось…

– Когда кажется, как говорится, креститься надо. Не мешай спать, нам завтра рано вставать.

Все утихло и я опять начал погружаться в зыбкие воды сна. Проснулся от отцовского пинка.

– Не спи, тетерев, – шептал он, – слышишь? Нинка храпит. Пора!

Я начал осторожно вставать с дивана, а он вдруг предательски заскрипел. Храп тети Нины мгновенно смолк. Я застыл: наполовину на диване, наполовину на полу. В тусклом свете фонаря, процеженном через пыльную штору, был виден грозящий мне кулак отца. Прошло минут десять: мое тело уже начало дрожать от усталости, когда храп возобновился. Я встал на пол – доски противно заскрипели. Храм стих. В тишине было слышно лишь тиканье будильников.

– Вить, что там у вас?

Отец молчал, думая прикинуться спящим.

– Вить?

– Чего тебе? – жестами показал, чтобы я ложился обратно. – Спим мы давно!

– Ладно, спите.

Я лег обратно – диван заскрипел. Чиркнула спичка, в дверном проеме показался дрожащий огонек. Свечкина старшая в халате и со свечой в руке вплыла в комнату. Поводила свечой.

– Нин, что тебе надо? – недовольно спросил отец.

– Показалось, что скрипит что-то.

– И что? – он натурально зевнул.

– Думала, вдруг воры лезут?

– Какие воры? Тут же мы!

– Воры же об этом не знают.

– Тут у вас красть нечего.

– Не скажи. Вон в прошлом году аж крышку от гроба украли у соседей8.

– Хм… – отец не нашелся что ответить.

– Ладно, пойду спать, а вы прислушивайтесь, если что.

– Хорошо.

Час прошел в тишине, разбавленной тиканьем.

– Первый пошел, – прошипел в ухо отец.

Попытка встать – скрип.