– Здравствуй, Нин.

– И тебе не хворать.

– Нин, нам до дома еще пилить и пилить, до ридной батькiвщины – не ближний свет. Давай, мы у вас переночуем?

– Давай, – нехотя согласилась тетя Нина.

– Соловья баснями не солят. Нин, все, что есть в печи, все на стол мечи, – довольно, словно сытая муха лапки, потирая руки и втиснувшись на табурет, притулившийся в узком прощегале сбоку от стола в «куркурятнике», сказал он. – Как говорится: гость в дом – бог в дом.

– Да уж, – досадливо поморщилась тетя Нина, отличавшая скаредностью и жлобством даже на фоне наших скупых, прижимистых и бережливых родителей, и начала нехотя доставать из холодильника немудреную снедь: вареную картошку, зеленый лук, скисшее молоко, сливочное масло, хлеб.

– Стой, это колбаса? – отец придержал дверцу, которую она собиралась закрыть, и ткнул пальцем в глубь холодильника.

– Она старая, – сквозь зубы сказала тетя Нина. – Я ее выбросить хотела.

– Тогда тем более не жалко – доставай.

– Вить, вы же потравитесь!

– Не боись, не потравимся. Не дождетесь.

Полбатона вареной колбасы оказалось на столе.

– А в той банке что? – отец начал, не глядя, шустро пластать колбасу ножом на толстые куски.

– Лечо. Оно старое уже, засохло.

– Кучеряво живете: лечо сохнет. Тащи сюда. Соуса томатного нет?

– Соуса нет, – с облегчением вздохнула тетка.

– Горчица?

– Нет.

– Хрен?

– Нет.

– Майонез?

Тетка пожевала губами, что-то взвешивая в уме и сказала:

– Есть чуток.

– Доставай: будем гамбербургеры делать.

– Что это такое? – спросила Лариска, до этого стоявшая молча и с изумлением наблюдавшая за налетом дяди.

– Сейчас покажу, – он взял кусок хлеба, намазал сливочным маслом и майонезом, положил лук и накрыл с двух сторон двумя кусками колбасы. – Вот гамбербургер, – потряс перед носом Лариски. – Сейчас в Америке все такие едят. И главное, что маслом вниз никогда не упадет, как бутерброд, – засунул в свою пасть сразу половину.

– И негры едят? – спросил я.

– Неграм не дают, – перемалывая крепкими челюстями еду, ответил папаша. – Негров там вообще за людей не считают: апартеид называется, – дожевав гамбербургер, принялся делать второй. – Еще хорошо огурец соленый положить. Нин, у вас огурцы соленые есть?

– В подполе, – закатила глаза тетя. – Не полезу же я из-за одного огурца?

– Почему нет? Влад нырнет, он молодой и пролазливый. В каком подполе?

Подполы у запасливых Свечкиных были и в одной и в другой комнате, только «куркурятник» был ими обделен.

– В зале, – решилась тетка и достала из-под стола топор. – Только аккуратнее там.

Под аккомпанемент жующего отца мы закатали палас и подняли доски подпола. Я полез вниз, стараясь не испачкаться в пыли.

– Вон в том углу смотри, – наводила тетя Нина.

Нашел банку, подал ей, выбрался наверх. Отец, завладев огурцом из вскрытой банки, уже ладил третий гамбербугер.

– Нин, а выпить?

– Вить, ты же за рулем.

– За рулем я завтра буду, а к утру все вычхается.

– Водку будешь? – проскрежетала зубами тетя Нина.

– Конечно, буду, – щербато улыбнулся отец. – От водки нахаляву только дурак отказывается, а я не дурак. Я же содержательный человек, директор, не фигля-мигля какой.

Водку малопьющая Свечкина из жадности отоваривала на талоны, а потом перепродавала местным алкашам. «Нинкины алики», – как их ласково называла наша мать. Тетка выдала бутылку «Столичной», отец радостно набулькал стакан и браво хлобыстнул его.

– Дядя Витя, а откуда ты про эти гамбербургеры знаешь? – спросила Лариска.

– У нас в ликбезе негры учились – они рассказывали, – отец налил второй стакан и опрокинул в себя. – Да уж, водку явно не ключница делала. Нин, кстати, у вас кильки нет?