- Не спал целый день. Но мы погуляли совсем чуть-чуть. Максим захотел вернуться к конструктору.

- Ему не хватает песочницы, - киваю.

- А вам - отдыха. Что случилось?

Я не хочу посвящать Светлану в тонкости наших с Юдиным отношений, поэтому отделываюсь коротким:

- Просто недоразумение.

- На вас лица нет.

- Вернется, - улыбаюсь я. - Вы еще побудете немного с Максимом? Я хочу принять душ и съесть что-нибудь. Целый день голодная.

- Конечно, - кивает она.

Поцеловав сына в макушку и вдохнув запах его волос, я достаю из сумки свою одежду и иду в ванную, чтобы принять горячий душ. Стою под струями так долго, что краснеет кожа. Мне хочется смыть с себя не только этот день, но и всю ситуацию с Юдиным. Жаль, я не могу по щелчку пальцев перенестись с сыном куда-то далеко, где мы будем недоступны для его отца. Даже если попытаемся, уверена, он найдет нас и вернет обратно.

После душа надеваю легкие спортивные штаны, футболку. Хорошенько просушиваю волосы феном и иду на кухню, чтобы сделать себе какой-то бутерброд и заварить чаю. Проходя мимо кабинета Святослава Михайловича, притормаживаю, когда слышу доносящиеся оттуда голоса через слегка приоткрытую дверь.

- Разве я сказал не пускать мать моего ребенка?! - рычит Юдин.

- Вы сказали не пускать вашу бывшую.

- Разве Антонина тянет на статус моей бывшей?

- Ну она… у нее же ребенок от вас. Вот я и подумал…

- Тебе платят не за то, чтобы ты думал! А за то, чтобы выполнял мои приказы! Я сказал не пускать бывшую! Викторию! А не Антонину!

- Простите, я ошибся, - бормочет охранник.

- Это твой единственный прокол, - спокойнее произносит Святослав Михайлович. - Еще один - и вылетишь отсюда, как пробка. Уяснил?

- Так точно, - с готовностью отвечает охранник.

- Антонину пропускать, - отрезает напоследок Юдин. - Именно потому что она - мать моего ребенка. И у нее к сыну должен быть постоянный доступ.

Облегченно выдохнув, двигаюсь в сторону кухни. Получается, это не меня должны были остановить на входе, а какую-то Викторию. И все равно Святослав Михайлович не лишил себя удовольствия поиздеваться надо мной, делая вид, что так и было задумано. Ну и сволочь!

Во мне поднимается не просто протест или злость. Во мне кипит ярость. Это плохо. В такие моменты я могу совершать необдуманные поступки, которые мне совершенно несвойственны.

Направляясь на кухню, я посылаю мысленные сигналы экономке и ее ушлой дочери, что в их же интересах сейчас не попадаться мне на глаза. И, похоже, провидение их бережет, потому что на кухне пусто. Нет даже повара, хотя мне казалось, она всегда здесь.

Я делаю нам со Светланой бутерброды, завариваю чай. Ставлю все это на поднос и поднимаюсь наверх. По дороге мне не встречается ни один человек, и это хорошо. Я использую это время, чтобы окончательно успокоиться, и в комнату сына зайти уже в хорошем настроении.

Спустя несколько минут мы с няней уже пьем чай, сидя за небольшим столиком у окна. От бутербродов она отказалась, а я их уплетаю с удовольствием. Опустошенный поднос Максим сразу же утащил в свой игровой уголок, и теперь собирает в него детали конструктора, которые переносит дальше, чтобы построить еще одну башню.

- Мы с Максиком сегодня учили слова на английском и испанском, - рассказывает Светлана. - Надо сказать, у него отличные способности к языкам. Я бы рекомендовала нанять репетитора, если есть такая возможность. В этом возрасте дети очень быстро схватывают новые знания, буквально на лету.

- Я поговорю со Святославом Михайловичем, - произношу, сглотнув.

Ни о чем я не хочу говорить с ним! Но интересы сына прежде всего. Интересно, как надолго мне хватит тех денег, что дал Юдин, если я найму репетиторов? Это же надо отдельно на каждый язык? Да и какие учить? Я в этом совершенно не разбираюсь.