И так, чай был готов, разлит по чашкам, бабушка принесла из другой комнаты третий стул, и мы все вместе устроились за столом.

На столе стояли две свечи в старых медных подсвечниках (керосиновую лампу с которой я носил сумку мы подвесили на крючок к потолку), самовар, три кружки и вазы с разными угощениями. Моя старушка предлагала нам плотно поужинать, но, мы с Алисой отказались, не было такого желания, устали просто с дороги.

Я с бабушкой вёл обычный, непринуждённый разговор, в котором жена почти не участвовала, у неё было занятие поважнее: она продолжала с интересом рассматривать вещи, находящиеся в кухне, иногда по долгу задерживая свой взгляд на каком ни будь допотопном предмете.

– Что это ты вдруг решил приехать к своей старушке? – спросила меня бабушка, – столько лет даже весточки не было, а тут в ночь и на тебе! – она слегка прищурившись наклонилась ближе ко мне и добавила, – или вы прячетесь от кого? Натворил дел в своей Москве, признавайся!

– Да брось ты бабушка, – начал я оправдываться, – ни от кого мы не прячемся. Просто нахлынули воспоминания, потому решил навестить тебя и вон: родные края. К тому же, женился, вот, Алису решил с тобой познакомить, а, что в ночь, так я говорил уже: заблудился я. И, что за привычка всё время говорить, – «В своей Москве», – как будто она мне лично принадлежит!

– Ну ладно, ладно. – Улыбаясь замахала ладонью старушка.

– Ба, а может тебе помочь чем нужно? Ну, по хозяйству там… не знаю.

– Хорош, – ответила бабушка, – помогать особо мне не надо, лучше отдыхайте! А, что наведать решил, спасибо! После того как Петька умер, совсем скучно стало, разговариваю разве, что с котом, да курами.

Мне вдруг почему-то показалось, что бабушка немного встревожена нашим приездом… рада конечно, но, встревожена, что-то с ней было не так.

– Новостей никаких интересных нет? – Решил я зайти с далека и выяснить, что её так взволновало.

– Какие у нас могут быть новости, – махнула она рукой, – людей почти не осталось в деревне, старики одни и тех по пальцам пересчитать! Электричества нет, магазин аж в соседнем селе, до него почти тридцать километров! Туда и пенсию ездим получать, и почту, если кому кто пишет, это хорошо ещё, у соседа две машины: одна грузовая, с кузовом, а другая на вроде той, в чём ты приехал. Вот он нас стариков, кто остался тут и выручает: то за пенсией отвезёт, то в магазин, то корму для скотины. Хотя, знаешь внучок, я привыкшая уже, всю жизнь в трудах, без послаблений.

Когда я услышал упоминание бабушки о почте и о том, – «Если кому кто напишет», – мне стало стыдно и неловко, ведь, за девять лет я ни разу не написал ни одного письма или открытки, отец, когда жив был, не одобрял это, почти запрещал мне держать связь с деревней.

Поэтому, единственный раз, когда я написал бабушке, был почти сразу как я переехал в Москву, мол, – жив, здоров, добрались хорошо, всё нравится. Потом, последующие годы тишина, даже если бы отец не против был, – ну не знал я, о чём писать.

– Так, как же вы так, одна живёте? – включилась Алиса в разговор выведя меня из неловкого положения, – без электричества, газа, воды, интернета.

После последнего сказанного ею слова, мы с бабушкой вдвоём засмеялись.

– Какой мне в такие годы ещё интернет? – ответила старушка, – мне и без него забот хватает. А если честно… как раньше жили в деревнях? – обвела она нас взглядом, и сама же ответила на свой заданный вопрос, – так вот, как и я, и даже туже. Мне мало чего надо, я не как вы: молодые. Еды мне много не надо, хлеб сама пеку, сухарей насушу, грибов на зиму, ягод, коровка у меня, куры, консервами на зиму с пенсии запасаюсь, ещё кое-чем, так что, не голодаю, а свет? Да ну его! Что им делать? Телевизор я никогда не смотрела, вместо холодильника, вон, в ведро, что нужно положила, потихоньку в колодец опустила или до погреба снесла. Не привыкать мне старой, доченька, не привыкать.