– Будь человеком, не лишай сына матери, – почему-то решаю именно сейчас попросить его об этом.

А что мне ещё остаётся? Авдеев уже сказал собирать вещи, значит, меня вышвырнут из этого дома. Пусть я буду унижаться, умолять со слезами на глазах, если надо будет, то встану на колени, и плевать на мою растоптанную гордость. Мне важен сын, только он.

– Что? – хмурится Авдеев.

– Не забирай его у меня, пожалуйста, – прошу его со слезами на глазах. – Я не смогу жить без Тёмки.

– Я не собираюсь лишать своего ребёнка матери, – говорит Кирилл, и теперь моя очередь хмуриться. – Если, конечно, ты не будешь буянить, – добавляет он.

– Но… ты ведь сказал собирать вещи, – шмыгаю носом.

– Мы переезжаем, – отвечает таким тоном, будто я сама должна была это понять.

А о чём я должна была подумать после того, как мне в первый же день пребывания здесь ясно сказали – буду с сыном, пока он перестанет нуждаться в матери. Переезд, что же ещё? Другое в голову и не приходило, ага.

– К-куда? – заикаясь, спрашиваю.

– В другой дом, Алёна, – произносит, будто я маленький ребёнок.

– Зачем? – прищурившись, спрашиваю я, раз сегодня он такой разговорчивый.

– Я купил дом, – он отвечает на каждый мой вопрос, словно между нами и нет никаких проблем, всё так же держа меня в кольце своих рук.

Совру, если скажу, что его близость мне неприятна, и что не хочется продлить это подольше. Особенно после того, как поняла, что меня никуда не выкинут.

– А с этим что не так? – продолжаю расспрашивать.

– Этот не мой, съёмный, – проясняет, и я удивлённо округляю глаза. – И мне не по статусу такая берлога. К тому же, Артёму нужна своя комната, – не перестаёт удивлять Кирилл.

Нет, то, что «дом не по статусу», как раз неудивительно. У Авдеева наверняка огромные запросы. Но раз купил дом, значит, не собирается возвращаться в Германию. Меня это радует или нет?

– А как же твоя жизнь в Германии? – решаю рискнуть, воспользовавшись моментом. Кто знает, когда я ещё смогу допросить его.

– Кончилась, – сухо отвечает и наклоняется к моему лицу.

О боже! Он… хочет меня поцеловать? Нельзя этого допускать! Я ведь растекусь лужицей, растаю, как мороженное на солнце. Приходится признать, что я не могу противиться Кириллу, и произойдёт то, о чём я пожалею. А чего хочет он, ясно как белый день, потому что его желание упирается мне в бедро. Но это Авдеев сегодня такой, а завтра проснётся привычным для всех тираном, и я буду выглядеть падшей в его глазах. Хотя, казалось бы, куда ещё падать, я и так на дне.

– А как же родители? – спрашиваю и подаюсь назад, почти что лежу на столе, не позволяя Авдееву коснуться моих губ.

Но это и не требуется. После моих слов во взгляде Кирилла что-то меняется. Серо-зелёные глаза темнеют, челюсть сжимается так, что я слышу скрип его зубов.

– Родители, – цедит сквозь зубы, и я понимаю, что мой вопрос чем-то его задел. – Ненавижу тебя! – выплёвывает мне в лицо, и я окончательно теряюсь.

– За что? За что ты меня ненавидишь? Что я тебе такого сделала? – заваливаю вопросами, повысив голос, и сама уже злюсь на него.

Сколько можно необоснованно меня обвинять?

– За что? – хмыкает, сверля меня убийственным взглядом. – Ты убила моего отца! – буквально припечатывает меня этим заявлением.