Появлению птиц и млекопитающих сопутствовало новое качество агрессивности и насилия – межгрупповое (межстайное) внутривидовое соперничество, ставшее возможным благодаря становлению развитых форм родительского поведения и коррелированной с ней эусоциальности.

Наконец, последний скачок эволюции и возникновение суперагрессора – homo sapiens (200-150 тыс. лет назад), уничтожившего всех выживших гоминидов (прежде всего неандертальцев), устроившего буквально экоцид против всего, что можно было бы хоть как-то использовать в потребительских целях.

Итак, похоже, что насилие не только присутствует на всех стадиях эволюции жизни на планете, но и играет роль ее ускорителя.

В ключевых фазах эволюции мы видим новые, поведенчески более совершенные формы агрессивности и насилия. Они же, и это надо особо подчеркнуть, всегда сопряжены в своем появлении с также более совершенными формами контроля новой агрессивности – новыми, более оптимальными формами объединений и сотрудничества. Это свидетельствует о том, что агрессивность и насилие – одна из эффективных эволюционных программ самоорганизации жизни наряду с кооперацией и аффилиацией.

Какова система детерминации насилия и агрессии в мире живого и у предысторического человека?

В системе детерминации возможных проявлений агрессивности можно выделить три элемента: физиолого-генетический, социальный и когнитивный.

В отношении физиолого-генетической детерминации агрессивности и склонности к насилию следует сказать следующее: во-первых, установлено, что имеются телесные структуры, вещества и генетический материал – носители целой группы поведенческих реакций, обеспечивающих выживание организма в проблематичных ситуациях. Вместе с тем, и это во-вторых, показана их несамостоятельность, непрофильность, функциональная включенность в более сложный механизм взаимодействия организма со средой.

В первом случае выяснено, что нет какого-то одного «гена агрессивности», агрессия провоцируется многими генами, как минимум 17-ю.24 Ключевая телесная структура, в которой генерируются, принимаются и регулируются реакции страха и агрессии, – amygdala, открытая еще в 1939 (Kluver, Bucy), а основные нейротрансмиттеры, вещества, связанные с агрессией, сопутствующие ей, – тестостерон и сератонин.25

Вместе с тем психогенетики и нейробиологи в один голос говорят о невозможности установления каких-либо прямых однозначных детерминаций патологических проявлений агрессии от подобных структур и веществ, особенно у высокоорганизованных животных и, тем более, человека.

Во-первых, влияние этих структур и веществ весьма неопределенно и многозначно. Так, amygdala (лимбическая система, «палеомаммальный модуль» мозга) «отвечает» не только за агрессию, но и за реакции конкуренции, изоляции, доминирования и подчинения.26

Во-вторых, эта мозговая структура подчиняется неокортексу, высшим психическим функциям, соответственно, хотя жесткое программирование на отделение своих от чужих есть у многих видов, в том числе и у нас,27 наше понимание о том, кого относить к этим категориям, очень эластично.

Наконец, в-третьих, окружающие эксклюзивные средовые факторы могут либо блокировать агрессивность, либо, напротив, ее интенсифицировать. Причем не просто ситуативно, но и изменять прижизненную экспрессию соответствующих «агрессивных генов». Так, психогенетические исследования показывают, что эксклюзивные факторы внешней среды могут серьезно трансформировать врожденные механизмы регуляции агрессивности. Наследственность детерминирует личностный порог активации специфических нервных реакций, связанных с агрессией и насилием. Такими регуляторами являются медиаторные системы головного мозга – моноаминергические системы (зоны), в частности серотониновая система. Ситуации длительных стрессов и конфронтаций провоцируют трансформацию врожденного механизма регуляции агрессивного поведения (функциональное состояние «моноаминергических» генов). Неоднократный опыт агрессии и побед способен разбалансировать эти врожденные механизмы: снижается тормозной контроль, активизируются центры удовольствия. Негативный опыт формирует стратегию подчинения.