Этот паралич побежденных масштабно задокументирован в источниках. Например, в битве при Гранике (334 год до н. э.) македонцы посреди всеобщего панического отступления персидской армии загнали в ловушку наемников-пехотинцев противника. Приведем отрывок из античного историка Арриана, который цитирует Джон Киган: «Они стояли на месте как вкопанные не потому, что были преисполнены серьезной решимости, а из‑за внезапно наступившей катастрофы». Далее Киган переходит к общему выводу: «Этот феномен вновь и вновь наблюдается на полях сражений: перед лицом неожиданного натиска хищного противника солдат охватывает паралич, как у кролика перед удавом. Спустя непродолжительное время персы были окружены и изрублены на том же самом месте» [Keegan 1987: 80–81]. Спустя более двух тысячелетий эта же схема (паттерн) проявилась в ситуации, когда в 1944 году югославские партизаны убивали безоружных пленных немцев: «Как и большинство пленников, немцы были как будто парализованы, не защищались и не пытались спастись бегством» [Keegan 1993: 54].

Некий элемент пассивности присутствует практически во всех разновидностях чрезмерного насилия. Например, часто задавался вопрос о том, почему евреи не сопротивлялись Холокосту, почему они хотя бы не приняли последний бой вместо того, чтобы позволить машинально вести себя в газовые камеры. Именно такую картину мы наблюдаем и в случае с побежденными китайцами в Нанкине, а если обратиться к более поздним событиям наподобие массовых беспорядков на этнической почве с человеческими жертвами в Индии и многих других местах, то вновь обнаружится, что жертвы почти полностью пассивны и охвачены эмоциональным параличом, который исключает возможность серьезного сопротивления. В этот момент жертвы не дают отпор – хотя они могли бы это сделать в какой-то предшествующий момент, в какой-то иной ситуации взаимодействия, – поскольку они оказались в ловушке коллективной эмоциональной атмосферы17. В командных видах спорта используется такая метафора: когда одна команда захватывает темп, другая его теряет. Именно так в общем виде и выглядит ситуация в случае зверств и насильственного доминирования – победитель навязывает темп проигравшему. В рассмотренных нами случаях конфликт представлен в куда более экстремальных формах, однако и здесь присутствует аналогичный механизм асимметричного вовлечения в общее эмоциональное определение ситуации. Но при совершении чрезмерного насилия это уже не атмосфера спортивной победы или поражения – перед нами оказываются ликующие убийцы, которые подпитываются безнадежной пассивностью тех, кого они убивают, и жертвы, охваченные беспомощным шоком и подавленностью от эмоционального доминирования тех, кто лишает их жизни. Такое поведение жертв кажется иррациональным и противоречащим любым их интересам. Тем не менее именно так выглядит типовая ситуация, характерная практически для всех масштабных зверств. Используемая в социальных науках формулировка «обвинение жертвы» (blaming the victim) не помогает понять происходящее. Дело не просто в том, что жертва, действуя рационально, могла бы вести себя иначе и тем самым значительно усложнить задачу нападавшему. Природа конфликта не подразумевает принятие независимых рациональных решений, представляющих собой вербальные последовательности, которые отчетливо формулируются в рассудке жертв. Такие решения люди могут принимать до того, как начинается актуальный контакт, но как только они попадают в тиски конфронтации, они оказываются захваченными общим эмоциональным полем. Заражение эмоциями происходит не только среди людей, находящихся на одной стороне конфликта, но и между двумя противостоящими друг другу сторонами. Именно форма этого эмоционального заражения в первую очередь определяет, будет ли одна из сторон бороться и насколько интенсивно, закончится ли противостояние вничью и кто в нем победит. В крайних случаях это эмоциональное поле превращается в ментальное и физическое доминирование одной из сторон, которое и порождает зверства. Горячий порыв и чрезмерная жестокость победителей выступают составляющими частями той же самой атмосферы взаимодействия, что и ошеломленная пассивность жертв – победитель и жертва неотъемлемы друг от друга. Все это невозможно объяснить индивидуальными характеристиками людей как таковых – здесь требуется отдельная теория насильственного взаимодействия.