Во время вертолетной атаки в зоне «горячей» посадки возникает гораздо более сильное эмоциональное давление, чем при обычном наземном штурме. Вы находитесь в замкнутом пространстве, где на вашу психику действуют шум, скорость, а прежде всего – ощущение полной беспомощности. В первый раз все это вызывает определенное возбуждение, но затем оказывается одним из наиболее неприятных переживаний, которые дает современная война. На земле пехотинец обладает определенным контролем над собственной участью – или по меньшей мере иллюзией такого контроля. Но в вертолете под огнем отсутствует даже иллюзия. Столкнувшись с безразличными силами гравитации, баллистики и техники, солдат разрывается сразу в нескольких направлениях под воздействием целого спектра экстремальных и противоречащих друг другу эмоций. В маленьком пространстве человека мучает клаустрофобия: ощущение ловушки и бессилия внутри машины невыносимо, и все же его приходится терпеть. Но это терпение приводит к тому, что солдат начинает испытывать слепую ярость к силам, которые сделали его беспомощным, однако он должен контролировать свою ярость, пока не выберется из вертолета и снова не окажется на земле. Он жаждет попасть на землю, но этому желанию противостоит опасность, о которой он знает. И все же опасность одновременно оказывается привлекательной, ведь ему известно, что он сможет преодолеть свой страх, только встретившись с ним лицом к лицу. Теперь его слепая ярость начинает фокусироваться на людях, выступающих источником опасности – и страха. Страх концентрируется внутри и при помощи ряда химических процессов преобразуется в яростную решимость бороться до тех пор, пока опасность не перестанет существовать. Однако эту решимость, которую иногда называют храбростью, невозможно отделить от вызвавшего ее страха. Сама мера этой решимости выступает мерой страха. По сути, это мощная неотложная потребность больше не бояться, избавиться от страха, устранив его источник. Эта внутренняя эмоциональная война порождает напряжение почти сексуального характера по своей интенсивности. Она слишком болезненна, чтобы долго ее терпеть. Солдат может думать лишь о том моменте, когда ему удастся вырваться из своего обессиливающего заточения и снять это напряжение. Все остальные соображения – прав он или неправ в своих действиях, каковы шансы на победу или поражение в бою, есть ли у боя цель или она отсутствует – становятся настолько абсурдными, что полностью теряют актуальность. Ничто не имеет значения, за исключением последнего, критического момента, когда солдат выпрыгивает из вертолета в катарсис насилия, к которому он одновременно стремится и который приводит его в ужас [Caputo 1977: 277–278].