Маша нервно поправляет масочку.

– Вы бы сняли это в помещении, – советует мама Крис. – К тому же маска у вас вся влажная… Пользы от нее уже никакой.

Маша снимает петельку с уха и держит маску в руке.

– Ах, ну да, конечно, – говорит женщина-доктор. – Дочка говорила мне о чем-то таком. Правда, без подробностей. Подойдите-ка поближе… вот сюда, к свету, не стесняйтесь…

Отчего-то Маше не страшно. Ведь это мама Крис. Она не будет ее обижать.

Пальцы у кристинкиной мамы такие же длинные, как у дочери. Холодные и требовательные.

– Повернитесь… Дайте-ка я посмотрю… Ну кто так накладывает швы? Вас явно оперировали в бюджетной клинике, причем наспех. Так ведь?

– Да, – говорит Маша. – Это было в Архангельске.

– За нее некому было платить, – уточняет Крис. – Ее родители погибли в аварии.

– Бедная девочка…

Доктор Кляйн проводит подушечками пальцев по машкиному шраму – даже еще ласковее, чем когда-то ее дочка.

– Я знаю, это больно, – говорит мама Крис. – Но близких не вернешь. А вот с этой… недоброй памятью… кое-что сделать можно. Небольшая операция на челюстной кости. Ну, и современная косметическая хирургия творит чудеса. Регенерация кожи вместо хирургической пересадки – слышали о таком методе?

– Я старалась не слушать, – глухо говорит Маша. – Это слишком дорого. И не у нас.

– Когда-то и эндопротезы считались фантастикой. Поэтому не расстраивайтесь раньше времени. Надежда умирает последней. Меня, кстати, зовут Надежда. Можно тетя Надя.

– Пожалуйста, не умирай, – Крис цитирует иноагентку.

– Пока подожду. Я собиралась всего лишь выспаться как следует. Кстати, если вы все же планируете молчаливо концертировать здесь до утра… предупреждаю: мальчики лягут спать в своей комнате, а девочки в своей. Специально зайду и проверю.