– Как ты проводишь время?

– По-разному. Смотрю «Нетфликс». Гуляю. Израильской борьбой занимаюсь.

– Чем-чем?

– Меня Венди записала.

– В смысле, это… это нечто… организованное?

– Ну да. Называется крав-мага. Рукопашный бой в израильской армии.

– То есть с подачи Венди ты тренируешься по системе израильских военных?

– Тренировки проходят в спортзале.

Вайолет чуть отпустило. Впрочем, полноценно выдохнуть она пока не могла.

– Эта крав-мага – она вроде джиу-джитсу?

– Правильно говорить «дзюдзюцу». С ударением на второй слог. Произношение «джитсу» – это результат вестернизации. Но крав-мага на дзюдзюцу не похожа. Она жестче.

– Жестче? В каком смысле?

Джона пожал плечами – на сей раз не безразлично, а уклончиво. Вайолет решила не давить. Она позднее с Венди поговорит.

– Ну а в целом как ты? С Венди ладишь?

Оживился он при упоминании о ее сестре или Вайолет только показалось?

– Да. Венди – она потрясающая.

И что Вайолет чувствовать – удовлетворение или ревность?

– Рада слышать. Не зря я надеялась, что вы подружитесь.

Она и правда надеялась? Поди разберись.

Бариста, плут, долил-таки молока в капучино.

– В отличие от Венди я не всегда… гм… под рукой, – заговорила Вайолет. – Но это потому, что у меня двое маленьких сыновей. Выходит, я работаю, причем на полной занятости. – Она попыталась вымучить смешок. – Как бы то ни было, я хочу, чтобы ты обращался ко мне во всех случаях. Захочешь спросить о чем-нибудь или если тебе что-то понадобится – пожалуйста, не стесняйся.

– Расскажите о моем отце.

У Вайолет сердце упало. Рухнуло, как оборвавшаяся кабина лифта. Всплыла в памяти лекция из колледжского курса – о поэтике Аристотеля, о том, что события бывают одновременно неожиданными и неизбежными. Именно вопроса об отце Вайолет страшилась – и вот пожалуйста, Джона его задал, причем с полным на то правом. Так почему же Вайолет сдерживает порыв прямо здесь, в сетевой кофейне района Голд-Кост, влепить своему сыну пощечину? Впрочем, как раз это желание ее удивлять не должно бы.

Наверно, вид у Вайолет был жалкий, потому что Джона снова потряс ее – теперь уже тем фактом, что пошел на попятную:

– Я просто имел в виду… ну… если вам неудобно, то…

– Не то чтобы неудобно, а скорее это разговор для другого случая. – Почему бы теперь не спросить: «Найдется полчасика в две тыщи девяносто четвертом году?» – Это все… довольно сложно.

Джона продолжал таращиться. Выражение его лица ничуть не изменилось, глаза того оттенка синего, в какой красят почтовые ящики, глядели не мигая.

– По-моему, сейчас нам обоим следует все силы бросить на то, чтобы притереться друг к другу. В ближайшее время я не собираюсь говорить о твоем отце. В будущем мы вернемся к этой теме, а пока я не готова.

Джона вдруг выдохнул. Выражение «камень с души» задержалось на его лице от силы на миг, но Вайолет этого было достаточно. Мысленно она уже корила себя: слова выбирать надо, зачем она обнадежила Джону обещанием стабильности, о которой молила ее Ханна? Неудивительно, что он зацепился за это «в будущем», – отсюда и вздох облегчения.

Неужели этот юноша за столиком напротив имеет прямое отношение к ребенку, что когда-то был ей единственным союзником? Неужели это благодаря ему Вайолет, пусть ненадолго, поверила в благосклонность к себе вселенной? Это ему – самому близкому существу, результату опрометчивого поступка, крошечному своему конфиденту – Вайолет нашептывала по ночам, держа ладони на животе, примерно следующее: «Все думают, я знаю, что делаю, а я запуталась, мне только одно теперь понятно: вселенная всегда такие ловушки расставляет людям собранным, целеустремленным. Так-то, малыш. Про человека думают: ну, этот и сам справится, он самодостаточен, а на самом деле полностью самодостаточных не бывает, и я вот тоже много в чем нуждаюсь. Спасибо, что выслушал. Завтра приналягу на протеины». С ужасом Вайолет почувствовала: в глазах щиплет, значит, слезы близко.