Наше отечество Филипп Лукин

И боги имели свой адрес прописки

в межзвёздном пространстве, а люди издревле

сложить одряхлевшие кости стремились

под сенью дерев на отчей сторонке.

Случайный пришлец не примет бессмертья

в цветущих краях, но смерть хладнокровно

с открытым забралом охотнее встретит

в засушливых почвах родного пейзажа.

Какие бы не бороздил он просторы

вселенной, однако по совести скажет

без всяких сомнений, что дым из родного

отечества ярче огня на чужбине.

1

Случилось там вот что. Сенатор Менений

Агриппа рассказывал старую басню

собравшимся около Рима плебеям

о бунте конечностей против желудка.

– Нахлебник! – решили единогласно

рабочие руки и ноги. – К тому же

засел в середине и жрёт понапрасну

еду, предназначенную коллективу.

Мораль же сей притчи в том, что снаружи

отдельным товарищам сразу не видно

кипучей активности органов, дружно

ведущих борьбу за целостность тела.

Вот так вот до масс доводил примитивно

работу сената Агриппа Менений.

Сработала сказка, сенаторы в Риме

умели красиво рассказывать, даром

не ели свой хлеб, но именно с хлеба

на этот раз и разыгралась вся драма.

Повысили цены! Бывает. Но дело

не в этом, а в том, что с рабочим народом

повёл себя слишком уж грубо сенатор

по имени Марций, весьма благородный.

– Да кто вы такие, – вскричал он в припадке

брезгливости, – чтобы судить о насущном

для города, только желая по горло

набить свой желудок?!

Хамство властей, разумеется, новым

не стало, но Гнею Марцию Кориолану

того не простили в народе, уж больно

заносчивым был он, больно надменным.

И вот результат: из Рима изгнали

его по закону, а он, полон гнева

на родину, тотчас отправился к стану

заклятых врагов, воюющих с Римом.

А был он герой, полководец отменный

действительно, там были рады сюрпризу

такому, и вот поздравляют с победой

над Римом сенатора Кориолана.

2

Но что нам до римлян? Они научились

народами править державно – и в этом

искусство! – условия мира и милость

покорным являть, смирять непокорных.

Ещё никогда не бывало на свете

могущественней государства, в котором

военная мощь и гражданская верность

в едином порыве служили б друг другу.

Но волею неумолимого рока

и более страшного не было трупа

на свалке империй, чем Рим, чистокровный

потомок поверженной Трои когда-то.

Однажды зажёг он в театре абсурда

и сам же сгорел в огне балагана.

Но стал ли и станет ли в будущем мудрой

наукой кому-нибудь этот наглядный

пример необузданных завоеваний

до самоуничтожения? Вряд ли.

История учит тому, что едва ли

ей кто-нибудь учится, но для того ли

мы снова и снова урок повторяем

сначала, чтоб вовсе не чувствовать боли?

Похоже, свершается всё без оглядки

на тонкую логику у человеков

и зыбкую связь между горним и дольним

мирами, не скованных цепью.

Всё у природы, однако, имеет

причину и следствие, что вытекает

из первой железобетонно, не смея

нарушить последовательность событий.

И всё происходит в сложившихся так и

не как-то иначе условиях, выйди

за рамки которых, – и вот на спектакле

придётся менять декорации с ходу.

В других обстоятельствах с Римом беды не

случилось бы, и вообще по-другому

всё сталось, да вот обстоятельства были

такими, как были, но что нам до римлян?

3

Вот греки… Со свойственным им колоритом

в художествах и утончённостью вкуса

под аплодисменты нам всем подарили

возможность взглянуть на себя отстранённо.

Впервые сознание сделало с узкой

тропы мифотворчества шаг на просторы

вселенной, где боги по воле искусства

спустились с небес и вышли на сцену.

Вот так безнадёжно и бесповоротно

заспорили люди с богами посредством

поэзии, музыки, масок и просто

врождённого с древних времён любопытства.

“Рек он, – и горько Пелиду то стало: могучее сердце

В персях героя власатых меж двух волновалося мыслей”.

Оно неспроста волновалося в персях

Пелида власатых – оно трепетало

от гнева царя Агамемнона, сына

Атрея и правнука, значит, Тантала.

Короче, праправнуки Зевса бесстыдно

делили добычу, и сердце Ахилла

склонялося к братоубийству, однако

Афина всё вовремя предотвратила.

Ахиллу, Пелееву сыну, обратно

вернуться немедленно повелела

О, помню я моих судей,

Их смех торжественный, их лицы,

Мрачнее стен моей темницы,

И их предательский вопрос:

Ты людям славы зов мятежный,

Твой ранний блеск, твои надежды

И жизнь цветущую принёс, -

Что ж люди?..

В.Ф.Раевский

1.1

Солнце ещё из-за крыш не успело

взглядом хозяйским окинуть сурово

грешной земли изнурённое тело

под одеялом хмельного тумана.

Тёплая ночь промелькнула, и скоро

все помышления наши предстанут

перед насквозь проникающим взором

санкт-петербургского низкого неба.

Сохнет трава, заиграли местами

капли росы, предрассветная нега

тихо уходит, а мысли устало

пробуют в омут покоя сорваться.

Время не ждёт – на смену вступают

непредсказуемость дня и коварство.

1.2

Сломаны шпаги! Огонь беспощадно

жрёт, как поленья, остатки былого

подвига юности, дым поглощает

тени её ускользающей славы.

В утреннем воздухе снова и снова

образы прошлой победы всплывают в

виде разбросанных взрывом осколков

пушечных ядер по вражьему полю.

Только теперь не чужими войсками

он окружён, а своим, подневольным

русским солдатом на плаху поставлен

бравый участник великих сражений.

Что ж, не приведшую к трону крамолу

не поощрит ни один самодержец.

1.3

Тянется вплоть до последней минуты

вся вереница событий недолгой

прожитой жизни, ещё накануне

тщетно питавшей надеждами душу.

Длинные саваны выглядят словно

белые лебеди, севшие в лужу

вместо того, чтоб летать и спокойно

сверху взирать на родные пенаты.

Впрочем, подняться к обителям лучшим

вскоре придётся натурам пернатым

и разделить лебединую участь.

Вот, наконец, завершает работу

стук топора, и бредут арестанты к

только что срубленному эшафоту.

1.4

Сколько ещё – шагов, этак, двадцать

надо пройти, прогреметь кандалами

и не спеша по ступеням взобраться

на специальный настил на помосте.

Странно, но кажется, что отделяет

от неминуемой встречи с курносой

целая вечность, что дальние дали

по сторонам разлеглись по обеим.

Вон там ползёт за зелёным откосом

жёлто-оранжевый диск, и священник

крест целовать напоследок подносит.

Десять шагов, девять, восемь осталось

из двадцати до ближайшей ступени

преодолеть – не самая малость.

1.5

Тут перед лесенкой спутались ноги

у одного – такое бывает с

тем, кто окажется неподготовлен в

нужный момент в жизни к важному делу.

Ни удальству, как в бою, ни браваде

нет больше места в глазах, но на бледных

лицах по-прежнему неизбываем

еле заметный оттенок злорадства.

Зря ли дерзнули освоить победу

из заграничных походов и драться

дальше уже под отеческим небом?

Авгиевы ли конюшни от грязи

взялись очистить лопатой бунтарства

и поплатились за это, – зря ли?

1.6

Как бы там ни было, выпита будет

чаша сия – исслюнявились петли

над головами и пастью беззубой

всех пятерых проглотить уж готовы.

Крови взалкавшие крутяться тенью

чёрные вороны у золотого

зуба в лазури, но ясен и светел

образ мерещится за облаками.

Устремлены к лучезарным чертогам

реки душевных и прочих страданий

каждого ждущего возле порога.

Что-то могильным повеяло смрадом

из-за него, будто сзади подкрались

и удавили ползучие гады…

1.7

Лопнули тонкие нити, как струны

у балалайки, совсем по-другому

певчие пташки нежайшего утра

заворковали в зловещем ансамбле.

Как ни старайся, а трудно в угоду

сиюминутной, сомнительной славе

взять и отправиться к Господу Богу

прямо со сцены, из первого акта.

Точно в насмешку над ними порвались

нити, державшие трёх акробатов

за воротник – должно быть, сценарий

не был дописан самим драматургом.

Вышло в итоге всё скомкано как-то в

этом спектакле. Как-то так.

2.1

Солнце тем временем выше и выше

крадётся наверх – в заповедные топи

немых облаков, плывущих излишне

бездумно, безвольно и неторопливо.

Правда, они ведь нам кажутся только

такими далёкими от переливов

бездонных глубин, но в этом потоке

воздушном, как в зеркале, видишь себя ты.

Мечутся, мечутся души в едином

порыве на волю и стаей завзятых

стервятников рвутся прочь от куртины в

прозрачные своды над Санкт-Петербургом.

Всё-таки, как ни крути, а предвзято

сценарий задумывался драматургом.

2.2

Век романтический крепко умами

владел молодыми, но разве не в эту

прекрасную пору звёзды над нами

рассыпались бисером золотозвонным?

Если бы не были прежде воспеты

права и свободы, – пускай в полусонном

сознании чьём-то, – разве бы в Лету

не канули б дружно пустые потуги?

Нет, не случайно и шпага, и слово

считались оружием равноупругим!

В мире, в котором не так уж и много

осталось любви и почтения к разным

возвышенным чувствам, не был погублен

чистейший источник бациллой проказы.

2.3

Огненной мыслью, всевидящим взором

из дальних миров и времён проникают

потомки Бояна в тайну узоров

словес, заплетённых причудливой вязью.

Словно раскрытую книгу пред нами

кладут расшифрованный код мирозданий!

Так повелось уж, что на рамена им

возложена эта нелёгкая ноша

природой была для внутренней связи с

развеянным по ветру призрачным прошлым.

Но сколь бы ни был венок безобразен

терновый – хотя дело вкуса – доселе

никем не бывал презрительно брошен с

больной головы на здоровую. Землю.

2.4

Славят сказители, славят народных

заступников в староотеческих песнях.

Белкой ли скачет по древу, орлом ли

под облаком кружится, рыщет ли волком

по тропам степным, – по сёлам и весям

бежит, растекается звонкое слово.

Вечную славу поют о небесном

покрове земли и слагают былины

о богатыре Илье браноносном