– Работа будет у всех, и у всех будет возможность обучаться и выбрать дело себе по сердцу. Искореню воровство, казнокрадство и взяточничество. Я смогу! – радостно взмахивал руками цесаревич.

– И все же, Ваше Высочество, надо ведь думать и о казне. Если обучение будет бесплатным, государство мигом разорится.

– Да, я думал об этом. Вот смотрите, – мальчик вытянул ногу и достал из кармана галифе ржавые гвозди и болтики, – что это?

– Мусор, – недоуменно ответил Горин, глядя на юношескую руку с подобранными железяками. На внутренней стороне его ладони было написано и несколько раз жирно обведено слово «мама».

– Вот, все говорят: «Мусор». И Мария тоже. А если, к примеру, построить перерабатывающий завод. Ведь сколько ненужного хлама порой валяется на улице? Можно создать отряды по сбору ненужного металла и бумаги. Все это можно переработать. Из железа получить сплав, а из бумаги – картон под упаковочные коробки.

– Солдаты едят консервы, банки тоже выбрасываются, – задумчиво заметил Горин.

– Да, наконец-то есть человек, который меня понимает и принимает мои слова всерьез, – рассмеялся цесаревич, пряча в карман железяки. Алексей впервые за весь разговор растерялся. Он на минуту представил, как этот ребенок, измученный болезнью и постоянными поездками с императором, собирает на земле гвоздики, скрупулезно хранит их в большой коробке под кроватью и бережно складывает в шкатулку свои личные деньги, думая при этом о благе России. Это было так по-детски наивно и трогательно, как слово «мама» на его руке…

Алексей посмотрел на худенькое лицо мальчика. В эту минуту поручик не задумываясь, отдал бы свою жизнь за этого маленького человека с такой большой и восхитительной душой. Какое счастье видеть его сейчас, какое счастье слышать его речи, пусть немного нелепые для слуха взрослого человека, но такие чистые и открытые!

Цесаревич поднялся и в упор посмотрел на Горина:

– Я даю вам слово, поручик, что в России более никогда не будет бедных и несчастных. Я хочу, чтобы все были счастливы.

– Очень сложно осчастливить всех, Ваше Высочество, – Алексей тоже поднялся, – у каждого человека свое представление о счастье. Кому-то достаточно и горячего самовара, а кому-то золотые прииски подавай.

– И все же я попытаюсь.

Алексей не знал, что на это ответить. Он щелкнул каблуками сапог и отдал будущему царю честь.

К штабу они возвращались молча, каждый думая о своем. Тишина не была им в тягость, наоборот, она сближала.

– Я вот что подумал, – прервал тишину наследник, – как только закончится война, я представлю Его Величеству доклад, в котором изложу все свои мысли и желательные реформы. Я уверен, папа меня поддержит.

– Разумеется, – мягко улыбнулся Алексей.

– Вы знаете, – неожиданно рассмеялся цесаревич, – мне вспомнился сейчас губернатор Лазовской губернии, граф Личорин Юрий Васильевич. Он как-то был у нас на ужине. И вот он рассказывал, что к ним в губернию заявился лавочник, некто Питюнин, и предложил свой малый бизнес в виде продажи навесных замков. Граф тогда только посмеялся и сказал Питюнину, чтобы тот искал счастья в другом месте, так как в Лазовске он тотчас разорится. Все за столом рассмеялись. Я ничего не понял. Но потом папа рассказал мне, что Лазовск, пожалуй, единственное место в России, где люди не закрывают на замок свои дома, квартиры и амбары. Если их спросить, отчего так, они делают круглые глаза и отвечают: «А что, если заявится свояченица или же кум издалека, а дверь заперта?» Вы понимаете, Алексей Константинович? Там нет воровства! Абсолютно! И это в России, где даже поп ворует сам у себя. Вот было бы прекрасно, если бы по всей стране были такие доверие и честность.