«Наши деды помнят смерти ваших дедов. Политика мешает говорить вам „спасибо“ открыто. Мы не будем воевать против русского брата, но все же не высовывайтесь слишком из окопов. Не дай господи шальная пуля…» Такие записки перекидывали в окопы русских солдат. Те в ответ кидали во вражеские окопы папиросы и мыло.

Алексей прибыл на новое место службы ближе к вечеру. Солнце еще не село, но уже чувствовалась ночная прохлада.

Феликса капитан увидел сразу, и, облокотившись на угол палатки, наблюдал за другом. Голый по пояс, тот подкидывал в костер поленья и помешивал длинной палкой в глубоком котле белье. Котел накренился на хлипких полозьях и брызгал кипятком на огонь. Феликс матерился и кричал кому-то:

– Еще дров тащи да штаны стягивайте.

Феликс был крепким мужчиной среднего роста с широкой сильной спиной, по которой сейчас тек ручьем пот. Его крепкие ноги обтягивали солдатские кальсоны, пшеничные волосы потемнели от пота и курчавились у шеи.

– О суровости подполковника Зуева я, конечно же, наслышан, но обнажать солдат – это уже слишком.

Феликс обернулся и, отбросив в сторону палку, обтер руки о штаны и крепко обнял друга:

– Лешка! Как ты здесь?

– Вот как, значит, встречаешь? – рассмеялся Алексей и выразительно посмотрел на котел.

– Блохи, – развел руками Феликс, – сам знаешь, где эти твари, там и тиф, а нам сейчас только этой заразы не хватало. Ну, каким ветром тебя сюда? Слышал про Сморгонь? Петр как?

– Нормально, отлежится пару месяцев на казенных простынях и будет как новенький. Письмо для тебя от Анны, – Феликс схватил голубой конверт и тут же вскрыл его.

– Ты извини, – улыбнулся он Алексею, показывая, что хочет прочитать письмо один, – давай угощай меня столичными папиросами.

Алексей подхватил горящий уголек из костра и, подкидывая его в руке, подкурил папиросу и передал другу.

С Феликсом они всегда были рядом: в училище, на каникулах. Вместе давали присягу и вместе были направлены на Балканы. Война с Германией разъединила их, разбросав по разным местам. Алексей очень гордился другом. Тот (сначала капитан) уже дослужился до подполковника. Феликс не видел различий между простым солдатом и офицером, относился ко всем равно и дружелюбно. Войну не одобрял, царя ругал, общее ликование из-за того, что император взял на себя бремя главнокомандующего, не разделял.

– Я даже узнал, какое декольте у мадам Серовой, – стукнул себя по колену Феликс, – Анна, как всегда, бесподобна! Опишет все, но не скажет главного. О шикарном плие Кшесинской полстраницы, а об отце – ни слова.

– По-моему, в Зуево все нормально, управляющий только вновь запил.

– Башку оторву Игнату, – пообещал Феликс и повел Алексея смотреть окопы и штаб.

– Петушенко, на костер дуй! – крикнул он конопатому солдату, входя в штаб, обложенный мешками с песком и наваленными досками.

– Да, Алексей, нам тут немцы парашютиста сбросили. Говорит, что наш, русский. В плену, говорит, был, немцы парашют испробовать решили, вот его обвесили баллонами и скинули. Удивительно, что ни одной царапины, страшно, говорит, только было. Васютков его фамилия, под Сморгонью был, тебя знает. А фамилию мою как услышал, заверещал аж. Мол, и с Петром знаком. Вот, гляди, что на груди у него было, – Феликс достал из походной сумки лист бумаги и развернул: «Русский свинья, сдавайся. Все равно немец быть в Петербург. Царя вашего жарить…»

– Идиоты, – сказал Алексей, возвращая послание Феликсу, – Васютков, говоришь? Был у нас такой, без вести пропал в конце мая. Писать некому было, сирота он. Неужто и вправду Михаил?

Феликс вывел Алексея из штаба и направился к полуразвалившемуся сараю. Распахнутая дверь покосилась и тихонько поскрипывала от ветра.