Он по-настоящему нервничал - в этом я не усомнилась ни на миг. В его сбивчивой, растерянной речи отчетливо слышалась мольба. Такая отчаянная, что я просто не знала, как ей противостоять.

- С чего ты взял, что я смогу помочь? Обратись… я не знаю… к врачу.

- Он ведь ел, когда ты была здесь, - пробормотал в ответ муж. - А с тех пор, как ушла… он практически так и сидит на одном месте…

Я ощутила, как на мои плечи опустилась ответственность: та, что должна была лежать вовсе не на мне, но на которую вдруг оказалась обречена. Конечно, я могла отказать, могла - и даже должна была - отгородиться от этих проблем, которые меня вовсе не касались…

Но сердце было против. Оно нещадно болело при одной только мысли об этом несчастном, брошенном матерью мальчишке.

- Сейчас приеду, - коротко обронила я и, повернувшись к столу, встретила неодобрительный взгляд подруги.

- И куда ты? - спросила она, складывая на груди руки.

- Валера попросил помочь…

- Златка, ну ты серьезно? - всплеснула руками Даша, совсем неизящно опрокинув наполненный бокал и даже этого не заметив. - Ты позволишь вот так на себе ездить?

- Я делаю это ради себя самой, - откликнулась глухо. - Не хочу мучиться потом угрызениями совести…

- Сумасшедшая, - вынесла свой вердикт подруга, со стуком впечатав в стол упавший бокал.

И в этом она тоже, вероятно, была права.

15. 15

Когда я зашла в квартиру, обнаружила, что все обстояло именно так, как описал муж: Миша сидел на полу, прижимая к себе книгу, которую мы с ним вместе читали. Несчастный старый медведь, грустно свесив на грудь потрепанную голову, пристроился рядом, словно полностью разделяя чувства своего хозяина.

Едва заслышав мои шаги, Миша вскочил на ноги. Немного помедлил, словно оценивал мое настроение, а потом просто подлетел ко мне и крепко обнял… Я и сама не заметила, как моя рука оказалась на его голове, как пальцы зарылись во взлохмаченную гриву волос…

На периферии сознания мелькнул вопрос: почему он ко мне так легко, так быстро потянулся? Разве не должен был скучать по своей родной матери?

На Мише была все та же одежда, что и прежде. Нахмурившись, я отыскала взглядом мужа, чтобы сказать ему, что об этом думаю, но слова так и застряли в горле от того, как он смотрел на меня.

На его лице мука переплелась с радостью. Он стоял, заложив подмышки руки, словно боролся с желанием протянуть их мне навстречу. Но та тоска, та жажда, которыми горел его взгляд, были до боли мне знакомы: я сама переживала их вновь и вновь, как бы ни хотелось полностью задушить эти чувства злостью и обидой на то, как он со мной поступил…

С трудом прервав этот зрительный диалог, я выдохнула:

- Ты бы хоть переодел сына… купил новую одежду.

Он растерянно помотал головой, словно пытаясь поставить на место мысли, сосредоточиться на том, что я говорила.

- Не подумал даже… прости. Просто сумасшедший день - с работы постоянно звонят, Миша ничего не ест…

- Тебе перед ним должно быть за это стыдно, - кивнула я на ребенка, - не передо мной.

- Перед тобой мне стыдно особенно, - отрывисто бросил он.

Я отвернулась, не желая сейчас заводить по новой этот разговор. Его раскаяние, его признание своей вины не отменяли главного: он явно рассказал мне далеко не всю правду.

- Пойдем, - я ласково тронула Мишу за плечи и направила на кухню.

Сориентировавшись, обнаружила ровно то, чего и ожидала: Валера заказал еду на дом. В целом, это были вполне годные блюда, так почему же Миша отказывался кушать?

- Садись, - указала я ему на стул и на сей раз ребенок послушно взобрался на место. - Ты ведь хочешь есть?

Он несмело кивнул. Сердце мое провалилось в пятки: неужели Валера был прав и Миша не ел из-за того, что я ушла?