Он скопировал ее позу, придвинулся ближе и сказал:

- Ладно, давай я тебе помогу. Угадаю, в чем дело. Плохой опыт?

С ее губ сорвался смешок - горький, едкий, безрадостный.

- И не один, - коротко обронила Злата.

- И когда ты только успела? - приподнял он брови.

Она резко развернулась к нему лицом. Ее взгляд впился в него - болезненный, израненный, лихорадочно горящий.

- Мы много переезжали, если так хочешь знать. И мне надоело привязываться к людям, а потом… терять. И выслушивать на прощание фальшивые обещания поддерживать связь, приезжать в гости… помнить.

Ее голос постепенно шел на спад, под конец гневной речи превратившись практически в шепот. Она отвернулась, словно сама сбитая с толку и смущенная своей откровенностью.

- Мы с тобой не расстанемся… если ты только этого захочешь, - сказал он просто, не раздумывая.

Она посмотрела на него с удивлением:

- Как ты можешь обещать то, в чем не уверен?

- Я - уверен.

- Но ты меня даже не знаешь!

- Я знаю, что чувствую. Этого достаточно.

Она неверяще, растерянно рассмеялась.

- Мы с тобой еще даже не встречаемся…

- Так давай начнем.

Он протянул ей руку, выжидательно взглянул в глаза…

В ее ответном взгляде неверие боролось с надеждой. В этот момент он понял, насколько же ей было нужно, чтобы рядом был кто-то надежный.

В этот момент он понял, как ему самому нужна была ее нежность, плескавшаяся в глубине глаз.

Они просто были нужны друг другу.

И когда она все же робко, готовая в любой момент отступить, вложила свою ладонь в его… он твердо ее сжал, давая понять: отступать уже поздно.

Он никогда ее не отпустит.

14. 14

Это было сложно... Так ужасно сложно - просто ни о чем не думать.

Я засыпала накануне с мыслями о муже и его внебрачном сыне, с ними же проснулась и утром. Тяжесть случившегося, непонимание, что делать дальше, неспособность ни простить, ни отпустить - все это теперь пожирало меня каждый час, каждую минуту, каждую секунду. И отголоски этой боли присутствовали в каждом моем прерывистом, мучительном сне.

Я тосковала по нему - глупо было это отрицать. Я волновалась о Мише - как бы мне ни хотелось оставаться равнодушной. Я ощущала себя не на своем месте, боролась с желанием написать, спросить…

Первое, что сделала поутру после проведенного в обществе подруги вечера  - это проверила свой телефон. От Валеры не было ни слова. И это разочаровывало, заставляло чувствовать себя отвергнутой, ненужной…

Пусть и сама просила этого покоя. Но все же так отчаянно хотела знать: меня ждут. По мне скучают…

Я со вздохом спустила ноги с кровати, с приятным чувством зарылась обнаженными ступнями в пушистый ковер… И попыталась образумить себя саму. В этой истории, что рассказал мне муж, было столь много белых пятен, что становилось очевидно: он мне лгал. Или, как минимум, не договаривал. И пока между нами не будет честности, в которую я всегда верила, мне и думать не стоило о том, чтобы вернуться домой. Как бы ни скучала. Как бы ни было трудно оторвать, отодрать, отодвинуть от себя человека, который стал частью меня самой за прожитые вместе годы.

Но и оставаться у Даши я, в любом случае, не намеревалась. Подруга была счастлива и я совсем не хотела омрачать ее жизнь своим бесконечно унылым, потерянным видом. Не хотела мешать ей общаться с ее избранником, не хотела обязывать развлекать и утешать страдающую меня…

В конце концов, мне в какой-то степени повезло: мне было куда уйти. Несколько лет назад мы с Валерой закончили строительство загородного дома, куда порой убегали вдвоем, чтобы оказаться подальше от душной городской суеты, от бесконечных потоков людей, от нескончаемых дел и звонков. Возможно, там, наедине с самой собой, в окружении снегов и высоких елей, я наконец сумею вспомнить, что значит просто свободно дышать…