– Ну что, Слава, трудно учиться? – слышал я их голос, – Вот и нам нелегко живется в этой стеклянной коробке. Покорми хоть мотылем, все какая-то радость в жизни.

«Живи Ванька рядом, мы были бы друзьями» – думал я, переворачивая замусоленную страницу библиотечной книжки. Недавно читали «Каштанку», и так после этого захотелось собаку! Я бы с ней спал и гулял по нашим дворикам-колодцам! Впервые попросил маму:

– Купи собаку, а то я и разговаривать разучусь.

– Мы сами, как собаки! – только и ответила она.

Рассказ подходил к концу. Даже не услышал, как мама позвала на кухню ужинать. «Приезжай, милый дедушка, – продолжал Ванька, – Христом богом тебя молю, возьми меня отседа. Пожалей ты меня сироту несчастную…»

На страничку капнула слеза. Потом вторая. «Мама увидит, ругаться будет», – подумал я и размазал мокрое пятно. Но слезы душили, и никаких сил уже не было их сдерживать. Мне так жалко стало себя!

«Может, написать бабушке? – пришла бредовая мысль, – но я же не Ванька. Она не заберёт, маму испугается».

Декабрь заваливал мокрым снегом. Ветер помогал липким снежинкам забраться за воротник, где они бессовестно таяли. Куртка становилась всё тяжелее, а я шел сквозь полумрак простуженного города к спасительному вокзалу. Кулак в кармане сжимал накопленные денежки. Обычно я не обедал в столовой, но родители этого не знали.

На поезд билет не дадут, это я понимал. Помнил, что можно до деревни добраться на трёх электричках. Подольше ехать, но зато никто не пристанет.

У окна было лишь одно свободное место. Я расплющил нос, уткнувшись в холодное стекло, и собрался рассматривать пролетающие голые леса, но подсела женщина.

– Мальчик, ты куда едешь? И почему один?

– Бабушке стало плохо, – соврал я, – а маму с работы не отпустили.

– Ты так любишь бабушку? – изумилась тётя с добрыми глазами.

– Конечно, я ведь с ней прожил в деревне до школы, – тут я уже не врал. – А потом меня привезли в город учиться.

Я сам ничего не помнил. Но как-то раз мама рассказывала, как она приехала в деревню забирать меня, протянула коробку зефира в шоколаде, а я бросил ее в грязь и побежал к лесу. Конечно, догнали. И увезли. А я перестал со всеми разговаривать. Город так напугал, что память отшибло напрочь.

Бабушка… Как же тепло было с ней. Её ласкающий вкрадчивый голос был дороже всяких конфет. Сядешь, бывало, под её крылышко и слушаешь сказки-прибаутки. Встречала меня на станции тетя. В телеге всегда было душистое сено, а сверху она накрывала теплой овчиной. Бабушка встречала недалеко от деревни на опушке леса, непременно с цветами. Запомнились ландыши. Их аромат так волновал, что теперь кажется, что это бабушка пахла ландышами.

Вдруг в вагон вошли какие—то люди в форме. «Уж не меня ли ищут?» – со страхом подумал я. Облокотился на тетю, делая вид, что заснул.

– Этот мальчик с вами? – услышал я металлический голос.

– Со мной, мы на деревню к бабушке едем, – неожиданно для меня ответила тётя.

Милиционеры пошли дальше. Я подумал: «Бывают же на свете добрые люди». Достал из рюкзака конфету – я их специально накопил для бабушки – и протянул тёте. Она её взяла и в свою очередь угостила сладким пирожком.

Потом были ещё две совершенно промозглые обшарпанные электрички. С головой залез в куртку и был похож на мешок с вещами.

И вот долгожданная станция. Я спрыгнул вниз, едва не скатившись по насыпи, и направился к маленькому зданию вокзала. Но и тут были люди в форме. Пришлось все же ломиться через колючие кусты по заснеженному склону. Дорогу я знал. Иногда сюда приезжал на велике за хлебом. Но сейчас она пугала темнотой и звенящей тишиной.